Земля под ее ногами

Конечно, есть американцы, на которых ты никогда не будешь похож, — продолжает она. — Бостонские брамины, сыновья рабовладельцев из Йокнапатофы или эти растяпы из дневных телешоу-исповедей — жирные мужики в клетчатых рубашках с жирными тетками, демонстрирующими свои ляжки, — раскрывающие свои нескладные души в неотредактированных субтитрах. И если американцы не помнят своей истории, это еще не значит, что у них ее нет или они не обречены ее повторить. У тебя такого никогда не будет, это уж точно. Но тебе это и не нужно. Ты будешь говорить полную ерунду, но она тотчас станет американским способом выражать свои мысли. Ты ни черта не знаешь, но это сразу становится примером типично американского равнодушия. Ты сам по себе, но ведь это старая американская традиция, понимаешь? Это по-американски. Ты никогда не будешь ребенком из долины в Виргинии, где обитают призраки, Ормус, никогда не увидишь, как твоя мама висит в амбаре, — ну и что, у тебя есть свои леденящие душу истории. И потом, в этом нет необходимости, но если хочешь — можешь притвориться, можешь спорить в барах о ротации питчеров у «Янки» и об их победе над командой «Метс» или играть в «А помнишь когда»: например, помнишь бейсболистов бруклинского «Доджерса». или Бродвей Раньона[192], или Гринвич-Виллидж пятидесятых, или рождение блюза. Это как если бы тебе отрезали ногу, а ты чувствовал бы, как ее сводит судорога, — только здесь наоборот: ты можешь почувствовать ноги, которых у тебя никогда не было; и представь себе, если ты будешь притворяться достаточно долго, это становится обычным американским притворством, и ты можешь ходить на этих придуманных ногах даже без костылей, и они приведут тебя туда, куда ты захочешь, потому что, знаешь ли, полстраны притворяется так же, как и ты, и хоть вторая половина не притворяется, невозможно определить, кто есть кто. Так что собирайся с силами, Ормус, — слышишь, что я говорю? — вставай с постели, и не просто уходи, а улетай отсюда, черт тебя побери. Вместе со мной. Америка начинается сегодня.

«Ого, — думает она, обессилевшая и пораженная неистовством собственной пропаганды. — Ого! Ну, бейте в барабаны, накройте меня флагом и назовите Марфой. Но если я быстренько не вытащу его отсюда, я и буду Марфой, потому что тот, кто дышит этим воздухом, задохнется и отдаст концы».

Вина воюет со Спентой с момента своего приезда. Мать и любовница кружат вокруг кровати Ормуса, как борцы на ринге, где он — рефери.

— Вот уж эта мне техника! — цокает языком Вина, кивая в сторону медицинского оборудования. — Может, она и хороша, когда надо лечить зубы, но она ведь ничего не понимает, ничего не может объяснить, а потому и пользы от нее никакой.

— Это лучшее, что можно купить за деньги. Она поддерживала в нем жизнь, — печально отвечает Спента, не понимая, почему в ее голосе звучат виноватые нотки, почему она как бы оправдывается.

— Дисбаланс в дошас, — ставит диагноз Вина. — Они исказили поток его праны, жизненосной энергии тела, и задерживали телесный огонь. Задержка агни ведет к образованию амы. Токсины. Нам нужно сосредоточиться на панчакарме, на очищении. Нужно обратить внимание на фекалии, урину и пот. Эти три малы — самое главное.

— Что ты такое говоришь? — спрашивает Спента. — Все эти слова…

— Это ваша культура, — ехидничает Вина. — Древнейшая и величайшая холистическая система. Вы разве не знаете? Пять основных элементов: земля, вода, воздух, огонь и эфир.

— А, аюрведа[193], — Спента вздыхает с облегчением. — Да, дочка. Я знаю, что вы, молодежь, снова интересуетесь этими старыми идеями, но нам, последователям Заратустры, они всегда были чужды. Лично я, как и покойный отец Ормуса, всегда доверяла лучшим достижениям западной медицины, развившейся, как и ты, дорогая, здесь, на Западе.

— Я всё устрою, — не обращая внимания на ее слова, продолжает Вина. — Массажисты, лечебные травы. Когда он немного окрепнет, я обучу его йоге. И дыхательным упражнениям. И конечно же, строгая вегетарианская диета.

— Мясо необходимо для мышц, — протестует Спента. — А рыба для мозга. Будет лучше, если этим займутся врачи. Под присмотром профессионалов у Ормуса будет больше надежды на выздоровление.

— Врачи, что ли, разбудили его? — шипит в ответ Вина. — У них хватило профессионализма вывести его из комы? Пора бы уж обратиться к тому, что дает результат.

— Может быть, дочка, я не знаю… может, ты и права…

— Расаяна, — твердым голосом выносит свой вердикт Вина. — Это омолодит его.

— Что это значит, дитя?

— Солнечные ванны, — отвечает Вина, — травы и медитация. И мантры[194].

— Мантры, — беспомощно повторяет Спента. — Почему бы и нет? Он всегда любил петь.

Это не война за метод лечения, это война поколений за обладание, и Спента уже чувствует себя побежденной, обезоруженной. Однако неожиданно на помощь ей приходит тяжелая артиллерия в лице массивного Пата Каламанджи в мешковатом темно-синем костюме. Он еле волочит ноги, он явился с плохим известием. Долли умерла. Ее убил тромбоз, тромб прокрался в ее щедрое и ни о чем не подозревавшее сердце.