Земля под ее ногами

Позднее, когда Вина и Ормус «ударились в политику», занявшись организацией благотворительных рок-концертов, встречаясь с мировыми лидерами, чтобы потребовать каких-то действий по решению проблемы глобального голода, протестуя против цинизма международных нефтяных компаний в Африке, ратуя за уменьшение долга третьего мира, выступая против угрожающих здоровью населения атомных станций, убедительно доказывая всё возрастающее вмешательство протянувших повсюду свои щупальца спецслужб в частную жизнь американцев, привлекая внимание к нарушению прав человека в Китае, призывая к вегетарианству, — те, кто раньше обвинял их в поверхностности, начали ругать их за помпезность, за то, что они вылезли из детского манежа, чтобы спорить со взрослыми.

Последней каплей стало второе опубликованное в прессе заявление Ормуса «Что такое Полная Катастрофа», занявшее целый газетный разворот, где он открыто выразил свой страх перед неизбежным апокалипсисом, неким фантастическим столкновением между различными и несовместимыми версиями этого мира.

«Должно быть, это приятно — получить мир в качестве игрушки, — пишет Реми Осер. — Но нужно ведь еще обладать и определенными способностями, чтобы играть в столь большие игры. Получить мир в качестве сцены — это тоже огромная привилегия, — добавляет он. — Но на мировой сцене действует лишь кучка героев и полно несущих всякий бред идиотов».

В каком-то смысле они перестали быть реальными. Для Осера и Сангрии они стали не более чем приметой времени, лишенными какой бы то ни было независимости, и творчество их следовало интерпретировать в соответствии с собственными склонностями и предпочтениями. Марко Сангрия, искренне считавший, что правда двадцатого века сокрыта от людских глаз, а его история — это тайная история, вершившаяся антихристами и изгоями, объявил, что суперфеномен «VTO» стал уж слишком одномерно очевидным, до вульгарности явным. Поэтому их успех был метафорой чего-то плоского и одномерного, метафорой низкой культуры. Он был укором их собственным фанатам. Осер, уроженец Мартиники, проповедник наслоения рас и культур, креолизации души, поставил своей задачей разоблачение Ормуса и Вины — почетной Пантеры Вины! — как людей, отказавшихся от своей расы, даже заискивающих перед расистами, подобно Дяде Тому[274]. После долгих исследований он опубликовал убойный труд на тысячу страниц, в котором вытащил из шкафов все скелеты семьи Ормуса, колониалистскую англофилию и мошенничество сэра Дария Ксеркса Камы, помешательство Ардавирафа, серийного убийцу Сайруса, а заодно и Спенту, изображающую на берегах Темзы английскую миледи; не забыл он и о Вине, ее матери — самоубийце и убийце, ее «стремлении» ездить на недоступных для чернокожих детей школьных автобусах и так далее. Из этого труда мы узнали, что Мэрион Египтус «умерла в нищете», так и не дождавшись даже телефонного звонка от маленькой девочки, которую она вырастила, — но там ничего не было сказано ни о детских страданиях Вины в городке Чикабум, штат Нью-Йорк, ни о том, что она в течение многих лет оплачивала все медицинские счета Мэрион. Мы также узнали, что отец Вины, покрывший себя позором индийский юрист и экс-мясник Шетти, много лет назад объявивший себя банкротом, теперь был бомжом, попрошайкой и влачил жалкое существование в одном из грязных кварталов Майами. Что же это за люди, лишенные всяких корней, вопрошал Осер, эти великие любовники, любящие только самих себя и презирающие свою семью, своих родных?

Один скелет все же не был извлечен из шкафа и не сплясал, постукивая костями, свой отвратительный танец у всех на глазах.

Ровно через год и один день после свадьбы с Ормусом Вина вернулась в мою постель. Она приходила не часто, не надолго — но приходила. Она вернулась ко мне.

— Я тебе объясню, почему провалились атаки всех этих ядовитых перьев, — бормотала Вина в моих объятиях. — Это потому, что все любят возлюбленных. Я — возлюбленная, поэтому меня все любят.

— Тогда что же ты делаешь здесь? — спросил я.

— Это все тот же танец Амоса, — ответила она. — Если хочешь разгадать загадку, нужно сделать шаг не по правилам.

Но это был лишь остроумный ответ. Были и другие объяснения. Одно из них заключалось в том, что Вина хотела спасти меня.

— Посмотри на свою жизнь, Рай, — куда ты идешь, что делаешь. Ты ныряешь со своей камерой в выгребную яму человечества и, естественно, полагаешь, что все мы сделаны из дерьма. И здесь, дома, с этими плоскогрудыми, голозадыми вешалками, тоже ничуть не лучше. Так ведь? Эти девочки открывают рот только с одной целью, и вовсе, мать твою, не для того, чтобы есть или говорить. Взгляни на свою жалкую жизнь. Была ведь эта девушка, которая тебя любила, ты бросил ее, как ее звали-то? (Она знала, как ее звали. Это был ритуал. Она хотела заставить меня произнести ее имя.)

— Анита, — говорил я. — Анита Дхаркар. Она предпочла остаться дома.