Земля родная

— Очень интересно. Вид, как у покойного императора, — философствовал Сережка, разглядывая штаны со множеством разноцветных заплаток. — Все хорошо, Мирон Васильевич, но в моем наряде маленький недостаток: хромовые сапоги не идут к этим роскошным заплатам.

— Девчонок бы сюда… Поглядеть, какие мы красивые, — рассмеялся Гринька.

Мирон Васильевич торжественно вручил им лопаты и на краю ямы произнес что-то похожее на речь. Говорил он серьезно, как будто засыпать яму было делом огромной важности:

— Вот эту яму надо засыпать.

— Уже догадались.

— Молодцы, что такие догадливые. Засыпать — дело не хитрое. Но вот что я вам скажу, голуби: есть у меня, ребята, одна такая мыслишка: забрать вас всех на свою печку.

— Ур-р-ра! — оглушительно заорал Трубников. — Качать Панкова!

И в самом деле, все бросились к нему, но Мирон Васильевич замахнулся лопатой и пригрозил:

— Не подходи! Огрею по спине!

— А это здорово было бы — все на одной печке! — мечтательно проговорил Санька. — Молодежная бригада Панкова… Нет, это здорово! Честное комсомольское!.. Но старый погреб и молодежная бригада — тут что-то не вяжется.

Мирон Васильевич подождал, пока ребята успокоятся.

— Подожди, не торопись. Все будет ясно…

И заключительная часть его речи свелась вот к чему:

— До бригады еще далеко… А пока… Пока вот что. Надо засыпать яму, чтобы Степановна не пилила мне шею. И забудьте, что это погреб. Это мартеновская печь и ее надо заправить. А земля — это не просто глина, это заправочный материал. Понятно? Времени у нас с вами в обрез — двадцать минут. Заслонка открыта. Надо печку заправить быстро, чтобы она не успела остыть. Ясно? Подбегать по-одному. Не мешкать и ворон не считать! Брагин, ты первый подручный, Андрей — второй, Сережка — третий, Вохминцев — четвертый. Ясно? Начали!

Панков первым вонзил лопату в глиняный холм, ловко подхватил комок глины и стремительно помчался к яме. Короткий взмах на ходу — и глина летит в угол ямы. Едва успел он отскочить в сторону, к погребу подлетел Санька. Такой же короткий и точный взмах лопаты. За Санькой — Андрей, а там уже наготове Сережка с Гринькой. И закрутились, завертелись все в быстром ритме. Молчаливые и сосредоточенные, они уже забыли, что это игра. Только изредка выкрикивал Мирон Васильевич:

— Быстро! Быстро! Не зевай, ребята!

Со стороны, наверное, было забавно глядеть, как пятеро взрослых людей крутились возле старого погреба, как будто кто-то заставил их бегать по раскаленной плите.

Взмах, еще взмах! Сверкали лопаты, на глазах таял глиняный холм, все уменьшалась и уменьшалась яма. У всех ребят и у самого Панкова потемнели на спинах рубахи. Раскраснелись покрытые влагой лица. Но ритм работы все убыстрялся и убыстрялся.

Вышла на крыльцо Степановна, поглядела с минуту на эту бешеную карусель, удивленно покачала головой и ушла в избу.

Когда головокружительная беготня достигла предела, когда сравнялись края ямы, Мирон Васильевич резко остановился и поднял руку:

— Шабаш, ребята! Печка заправлена!

Его лицо, потемневшее в горячем мартене, зацвело в улыбке:

— Молодцы, ребятишки! Вот так надо работать у печей. Быстро, без толкотни и главное — весело!

Но не сразу остановились ребята. Они пробежались еще раза по два.

Смахивая пот со лба, Гринька улыбнулся своей белозубой и светлой улыбкой:

— Ну и задал нам дядя Мирон баньку!

Расправляя плечи, ребята гуськом пошли в избу. Только Сережка Трубников задержался у крыльца — долго смывал со своих сапог липкую, рыжую глину.

Ребята умылись, переоделись и опять превратились в чинных и нарядных кавалеров.

В избу вбежала разбитная девчонка. Звонко поздоровалась с хозяевами, а парней как будто и не заметила.

— Дядя Ваня, можно у вас попить?

— Пожалуйста. Хоть целое ведро.

А ребята сделали правильный вывод: значит, девчонки уже возле палисадника. Андрей подхватил свою двухрядку. И не успела девушка выпить ковшик, как парни были уже на улице, где звенели серебряные девичьи голоса…

Глава 10 ВАЛЯ И НАДЕНЬКА

Однажды Надя и Сережка договорились встретиться в двенадцать часов дня возле главной проходной завода. Многие заводские парни и девчата назначали здесь свидания. Сережка пришел минут на десять позже назначенного времени, потому что Надя всегда опаздывала на десять, а то и на все двадцать минут. Ее и сейчас не было. Сережка минут пять поглядывал вдоль улицы. Вдруг из-за угла вынырнула Надя, панически помахала руками и скрылась.

Что бы это значило? Сережка растерянно оглянулся и все понял: около забора, у пестрого объявления, которое извещало, что послезавтра, 14 октября, в заводском клубе состоится товарищеский суд над летунами и прогульщиками, стоял не кто иной, как сам Наденькин папаша Зот Филиппович и водил своей увесистой тростью по строчкам объявления.

Первым и самым естественным желанием Сережки было немедленно смотать удочки. Но Зот Филиппович предупредил его. Он перестал читать объявление, кашлянул и произнес голосом, в котором за притворным удивлением угадывалось нескрываемое желание прочитать нотацию:

— А, Трубников!.. Ну, как дела?