Земля русская

«Любовь женщины держит нас на нравственной высоте, это так. Но где она сама берет силу? Какие ключи питают ее? Как возникает та душевная гармония, которая делает любовь женщины столь чуткой к малейшим отклонениям? Я не нахожу ответа, кроме одного: это многовековой нравственный опыт народа, спрессованный в одном сердце. Женском. Материнском. В сердце-семени, которое, когда приходит его время, прорастает, расцветает и, уже не увядая до конца дней, множится, множится в муже, в детях, внуках, друзьях — в каждом, кто соприкасается с ним. И тем оно бессмертно, такое сердце».

Да, просторно, привольно мыслям в этом лирическом эссе, слившемся с глубиной чувств и светлых восторгов писателя!

* * *

О пережитом на войне Иван Васильев еще не написал широких картин, однако в немногих страницах «Земли русской», где он вспоминает войну, то и дело прорывается щемящая душевная боль:

«Душным летом сорок первого, измотанные до предела, мы свалились в тени церкви. Немного отдышавшись, разглядели среди пыльной сирени, растущей неподалеку, два танка КВ, облепленных ребятишками. Дети были в одинаковых, из синего сатина, рубашках и платьях, по которым нетрудно было узнать в них детдомовцев. Танкисты сказали, что подобрали ребят на дороге, что бежали они от «немца» куда глаза глядят, что нет у них ни обувки, ни одежки и что не знают, как накормить их, потому что сами без кухни. Мы с приятелем — тоже учителем — взяли ребят за руки и пошли по домам».

В другом месте автор рассказывает о том, как в холодный дождливый день его рота проходила в пелене моросящего дождя через деревню, только что отбитую у фашистов. Из толпы высунулась девочка, протянула солдатам позеленевший винтовочный патрон и выкрикнула:

«Дяденька, убей немца за папу и за маму». Кто-то из солдат, рассказывает далее писатель, поднял девочку на руки, передал другому, третьему — так и пронесли ее по рукам, а потом она все махала и махала ручкой удаляющимся фронтовикам… Я все еще ощущал рукой ее мокрое платьице, острые лопатки, видел ее глаза, полные неизбывного горя…»

В этих малых эпизодах весь Васильев, его душа, творящая добро без рисовки, словно бы непроизвольно, как нечто самое естественное.

Есть еще в «Земле русской» одна автобиографическая военная новелла о том, как вырабатывались в нем нравственные ориентиры устойчивости на земле. Дядькой-наставником автора на фронте был старый солдат Мокеич. Оба они составляли расчет ручного пулемета, часто бывали в боях, приняли на себя много вражеского огня. Мокеич погиб, когда немецкий снаряд разнес их пулемет. У автора до сих пор в ящике стола на вечном хранении лежит кисет дядьки Мокеича, а в памяти живут мудрые его наставления. Мокеич учил, что солдатская наука состоит наполовину, если не больше, из крестьянской работы и крестьянских навыков: рыть землю, спать на голой земле, не промокнуть под дождем, не замерзнуть на морозе, сварить суп из топора, выжать воду из камня и т. д. Мокеич доводил солдатские навыки до совершенства и приговаривал: какая бы ни выпала в жизни работа, делай, как домашнюю, ведь домашняя всегда желанна и приятна, оттого и легкая. И автору мнится, что не встречал в жизни мудрее педагога, чем этот духовный наставник — сельский самородок.

В «Земле русской» особенно участливо внимание писателя к детям. Он повествует о том, как в опаленной войной серединной России оберегали детей и сколь много поразительного мужества проявили подростки и совсем еще дети на оккупированной немцами территории. Иван Васильев, вернувшись с войны, принял на себя заботы о детях-сиротах, стал директором детского дома. И встал перед ним тот же вопрос: как оберечь детей? Он был за них в ответе перед погибшими фронтовиками, ему чудился их безмолвный вопрос: «Как там у тебя наши мальчишки?» Писатель повествует о своих высоких заботах тех дней несколько стесненно, застенчиво, излишне лаконично, но и в сказанном открывается читателям плодотворная система воспитания детей в обстановке труда и доброты. И до сих пор навещают умного и сердечного педагога выросшие его воспитанники.