Земля счастья

Бывает такое у каждого мужчины, когда он встречает девушку, настолько красивую, возможно, только для него, а не для остальных, что это впечателине буквально бьет под дых, невозможно вздохнуть и он ценит на вес золота каждую секунду, когда можно просто смотреть и наслаждаться.

– Кто?, – удивленно обернулся Архип. Девушка? Он присмотрелся. В неясном полумраке, с трудно разгоняемом высоко висящими лампами, было трудно разглядеть. Тебе нравятся худые? Кожа, кости да глаза. Вот у нас на Алтае бабы, – он мечтательно прикрыл глаза, – приятные во всех пропорциях.

– Дурак ты, – холодно откликнулся Алексей. Такая невинная, как ромашка, как тюльпан. Такая красивая. Особенно здесь, под землей.

– Ну, ты подойди к ней, – подмигнул Архип Деду. Ты у нас человек искусства, всякие красивые слова знаешь, как к барышне подойти по умному. Это мы тут люди простые, нежностям и обхождению не шибко обучены. Для нас бабу на сеновале завалить уже счастье.

– Вот скажи мне, Архипка, тебя в твоей деревне, а потом в армии никогда не били?

– Да вроде, нет. Драки бывали, стенка на стенку. А вот чтоб били – не припомню. А что?

– Да больно ты прямолинейный. Язык как помело, а людям это не всегда нравится.

– Так-то оно так, Лешка, но Архип-то в целом прав, – вмешался Дед. Не слишком давай включай влюбленного студентика-филолога, их мечты обычно вдребезги разбиваются о суровую жизнь. А когда смотришь на самую красивую девку, не забывай, что кто-то ее порет, да так, как последнюю сидорову козу, – он взглянул на девушку. Ну, или будет пороть, зависит от возраста. Не надо слишком их возносить, бабы и есть бабы.

– Да не надо мне нравоучения читать, – огрызнулся Алексей. Будто я сам не знаю, что и как в этой жизни. Поди, не мальчишка. Просто, – он запнулся, – хочется верить, что есть в жизни что-то больше, чем сношаться, как животные в свинарнике, что есть что-то важное.

Он механически обернулся к столу, желая еще секунду полюбоваться ею, но девушки уже не было. Тяжело вздохнув, он поплелся дальше работать.

Ходили слухи, что транспорт, который был набит тысячами севастопольцев, что увакуировались на Кавказ, транспорт, который уходил одним из последних, попал под удар подлодок противника, и все люди, в основном женщины и дети, все погибли. Более пяти тысяч человек. Официально никто не подтвердил эту информацию, но штабные, которые были более информаированы, чем Сталин или Гитлер, говорили, что это так. Событие настолько потрясло всю Приморскую армию, что сильно ухудшило моральный дух, даже несмотря на то, что среди бойцов почти не было местных жителей, да и город после эвакуации из Одессы они почти не видели.

Что-то совершенно, в корне, неверное происходило на этйо войне. Когда здоровые мужики обосновались в относительной безопасности в подземелье, а самые беззащитные, женщины и дети, тысячами единомоментно погибают.

Через несколько дней их, красноармейцев и краснофлотцев, собрали отдельно от гражданских, и объявили, что немцы плотно обложили уже город.

Осада началась.

Глава 8.

Эмиль Мустафаев, молодой токарь, которого по партийной линии отправили учиться в институт авиастроителей, скучающе поглядывал в окно и давил мух, которые в местном выносимо жарком климате, особенно осенью, сходили с ума и пытались как-нибудь поизощреннее покончить с собой.

Эмиль скучал. Он хотел, как и все его знакомцы и редкие друзья, выплеснуть силу и эмоции молодости. Его заводские втайне бегали покупали самогон, а потом, если получится, то и угощали им местных девчат, которые, конечно, были далеко не мангерымские красавицы, но на безрыбье и когда тебе всего двадцать лет, то готов добиваться взаимности даже от крокодила.

Но сейчас он сидел в аудитории института в компании таких же умирающих от тоски ребят с других заводов, а уставший печальный преподаватель рассказывал, почему учение Маркса всесильно потому, что верно.

Наверное, это было очень важно где-то далеко, в теоретических спорах в Столице, но здесь, в пустыне, где нет ничего, кроме песка, Солнца и хлопка, хотелось думать совсем о другом.

Наконец, занятие закончилось и студенты, почти все работающие днем, стали торопливо расходиться, чтобы вернуться в общежитие, переодеться и попытаться застать какие-то остатки веселья на улицах.

Эмиль тоже торопился, но ему это давалось непросто. А все из-за физических данных. Телосложение его было таково, что издали, да многим и вблизи, он казался десятилетним мальчиком. Его организм будто остановился в развитии, что для него, потомка, как ему говорили родственники, славных мангерымских ханов, было просто нетерпимо для самолюбия. Да и девушки, что тут лукаваить, видели в нем мальчишку, а никак не ухажера, что раздражало и приводило часто в ярость.

Так бы и жил Эмиль в своей пустыне, работал бы на заводе, а ежегодно выезжал бы на сбор хлопка, если бы руководство, не получив разнарядку сверху, насильно практически не отправило его учиться.