Земля (сентябрь 2007)

Но многие возмущались: как же их не судят. А судить их, конечно, нельзя было. Прежде всего потому, что великого князя нельзя судить, только государь мог его судить, а во-вторых, можете себе представить, что в те времена адвокаты устроили бы на таком суде, какие бы они речи произнесли! И дело было замято. Полиции поручили проводить расследование, но ничего не найти.

- Но симпатии, с одной стороны, вашего литературного круга, с другой стороны, семьи были на чьей стороне?

- Что происходило в высшем обществе, я не знаю. Но кто-то рассказывал, как некая великосветская дама, патронировавшая один лазарет, явилась к солдатам и сказала: «Радуйтесь, произошло счастливое событие - убили Распутина, который так вредил России, государю, русской армии. Теперь все пойдет хорошо!» Ответом было гробовое молчание, и кто-то из солдат сказал: «Да, один мужик дошел до царя, так и того господа убили».

Она была этим заявлением потрясена. Великосветское общество сочувствовало великому князю и Юсупову. Николаю послали записку с просьбой помиловать убийц. А он якобы ответил, что Романовых, бывало, убивали, но сами Романовы никогда никого не убивали таким диким способом, каким был убит Распутин. Не знаю, насколько это верно.

После этих событий в обществе нарастало тревожное настроение, и было ясно, что со дня на день должно что-то серьезное произойти.

У меня была тетка, богатая женщина, у нее была карета, и вот недели за две до революции она в карете куда-то поехала и вернулась бледная, испуганная. «Я не знаю, что теперь за люди, но я садилась в свою карету, а какой-то человек остановился и сказал: „Садись-садись, недолго еще прокатаешься“». Такие были настроения на улицах.

Я сам 24- го или 23-го заходил в университет. Там был сторож, в прошлом, вероятно, солдат, заслуженный человек. Он меня хорошо знал, часто со мной разговаривал. И вот вдруг он мне говорит: «А скоро мы Николашку за ноги повесим». Мне это показалось чем-то невероятным. Старый университетский сторож говорит такое студенту, это уже действительно конец империи, развал всего.

Как происходила собственно революция, я тоже хорошо помню. Из продажи исчез хлеб, лавки были закрыты, стояли бесконечные очереди. Это всех волновало, но никто не думал, что начинается уже то, что началось. 25 февраля, в субботу, стало еще хуже. 26 февраля было воскресенье, и моя мать собралась в Мариинский театр на балет. Я ей говорил, что страшно, что на улицах стреляют, а она отвечала: «Да, но у меня кресло заказано, я должна поехать». И поехала. Вечером в городе было очень тревожно, я решил ее встретить и пошел пешком в театр. Город был темный, откуда-то доносились выстрелы, у меня было впечатление, что нечто очень серьезное готовится. Но моя мать, которая поехала довольно испуганная, вышла из театра веселая. Я спрашиваю: «Как мы домой доедем?» Она отвечает: «Пустяки! Говорят, что завтра все успокоится. Я только что виделась с таким-то и таким-то, они мне сказали: „Будьте совершенно спокойны, ничего не произойдет“».

А 27 февраля, в сущности, все было кончено, революция случилась, и только тогда все поняли, насколько это серьезно.

Хотя в тот момент еще никто не знал, это революция или бунт, который будет усмирен. Но войска отказывались стрелять в рабочих, уже чувствовалось, что это не такие беспорядки, какие были в 1905 году.

Месяца за три до революции моя сестра вышла замуж. А в столице нельзя было найти тогда квартиру, ни за какие деньги, потому что люди бежали из прифронтовых губерний, город был переполнен. И ей сдал половину квартиры ее знакомый, начальник дома предварительного заключения на Шпалерной. А 28 февраля рано утром по сильнейшему морозу она прибежала к нам в одном легком платье, потому что разгромили тюрьму, хотели убить начальника, а ей и ее мужу было трудно доказать, что они тут совершенно ни при чем. Ей пришлось убегать. И тогда уже, 28 февраля, у меня было чувство, что если громят тюрьмы, то происходит что-то такое, что иначе как революцией назвать нельзя.

Я пошел на улицу смотреть и слушать, что делается. Помню, все спрашивали друг у друга: «Где царь, где государь?» Одни говорили, что он арестован, другие говорили, что он вернулся в Царское Село с какими-то войсками. И вдруг узнали, что образовано Временное правительство. Хорошо помню всеобщее изумление, потому что до того уверенно говорили, что сохранится монархия, что царем уже провозглашен великий князь Николай Николаевич, бывший верховный главнокомандующий, человек, который тогда был очень популярен. Незаслуженно, судя по тому, что мы узнали о нем после. Может, благодаря своей воинственной наружности он внушал некоторым мысль, что из него выйдет блестящий русский монарх.

С удивлением узнали, что во главе правительства поставлен князь Львов. Предполагали, что будет Родзянко. Князь Львов был человек известный в политических кругах, но всенародной известности у него не было. Мы слышали только, что он занимается земством.