Земля (сентябрь 2007)

А потом деваться было некуда, и вступил отец в колхоз. У меня справка есть из архива, там все напутано: «Отсидел восемь лет». Никакие восемь лет он не сидел. Год-полтора лес валил. Потом вернулся домой. А дома нет, ничего нет. Вот он пришел и сел писать заявление в колхоз. Еще у нас была промартель такая, делали сани, телеги, бочки. У этой промартели была договоренность с колхозом, чтобы мастеровых людей в нее отпускать. Вот он зимой там работал - в колхозе зимой какая работа? А летом всех с промартели снимали, и все они ехали на поле. Вот так он колхозником и был до самой смерти, пенсии никакой не заработал. Старик уже немощный, семьдесят девять лет, и работать не мог, и пенсию не получал. Ее тогда и не было, это Хрущев потом уже стал назначать пенсии колхозникам.

Е.В. У нас семья была большая. Нищие мы были. Отец умер, когда мне было девять месяцев. Мать одна нас поднимала. Была корова, лошадь была. Стали организовывать колхоз, а мать в него не пошла. Ей лошади было жалко. Что я, говорит, без лошади буду делать. Семья большая, то сена надо привезти, то еще что. Вот нас и стали обирать. Пришли как-то, а у нас ничего не было, только картошка. Выгребли всю картошку, ничего не оставили. Бабушка старенькая, говорит: «Ой, сынки, оставьте хоть на похлебоцьку!» А они выгребли все. И там еще у нас корзиночка стояла, в ней было штук пять яиц. Один говорит: вот я чего нашел, тут яйца. А другой ему отвечает: за чем пришел, то и бери, лишнего не трогай.

А потом, тоже ни за что, отобрали сундук. У нас была тетка, мамина сестра. Она вышла за вдового, а он был богатый раньше, у него от первой жены много добра осталось, сарафаны всякие, платки шерстяные. Тетка матери и говорит: ты давай у себя спрячь куда-нибудь, у вас искать не будут. Взяла и сделала из всего этого постель, матрас надела и привезла к нам. Положили на наш сундук. Потом все-таки к нам пришли искать их барахло. А мать неловко поступила: нас обыскали, сундук посмотрели, там, конечно, ничего нету, только материно приданое бедное, они-то другое искали совсем. И хотели уходить уже. Мать стала поднимать эту постель обратно на сундук, а постель-то тяжелая. Они сразу внимание обратили и все это отобрали, и сундук наш тоже отобрали. А на сундуке лежали мои валеночки, только-только их сваляли. Я как начала плакать: «Отдайте мои сапоги!» Мне их отдали, уж больно плакала. Вот так вот. Разоряли почем зря, ни за что, вдовую женщину. Я была у матери пятой, все девочки. Одна сестра была инвалидом. Она не росла, маленькой осталась, и язык во рту не помещался. Да бабушка старенькая. И все равно разорили. Есть было нечего. Мы все ели. И лебеду, и листья липовые. Корни какие-то копали, мама их сушила. Я еще с бабушкой ходила в церковь, она покойников обмывала. Как помрет кто, за бабушкой посылали. А она меня с собой берет, по поминкам, в церковь. Вот так и выживали. А потом уже, конечно, в колхоз вступили. Наше поколение было не счастным. И детство, и юность - все тяжело было.

Клавдия Алексеевна Глущенко (Нечаева), село Казинка Валуйского района Костромской области

Тогда эта земля еще называлась ЦЧО, Центрально-Черноземная об ласть. Наше село где-то триста - триста пятьдесят дворов, половина из них зажиточные. То есть те, у кого было по две коровы и лошади, ну и подсобное хозяйство: свиньи, овцы и так далее. Все, кто хотел работать, кому здоровье позволяло, все жили нормально. Перед революцией в селе земство даже построило две школы и больницу. Наша семья тоже считалась зажиточной. Дедушка с бабушкой, папа с мамой, Георгий Кириллович, брат папин, и я с двумя младшими сестрами. Я с самого малолетства за ними смотрела, ведь тогда как: родила мамаша, посидит дома месяца два и снова в поле. Младенца брали с собой, на оглоблях от повозки подвешивали люльку. Родители работают и тут же я при деле.

Дундук, прадед мой, был в числе пяти мужиков, которые до 1917-го имели сбережения в золотых монетах. Он их всегда носил с собой, в мешочке на поясе, даже спал с ними. И был в селе купец Соколов, хозяин маслобойни, который чувствовал, что скоро революция и надо сбегать. Он знал, у кого из мужиков есть золото. Вот он собрал их и говорит: «Чего вам его таскать, тяжесть такую, давайте поменяю по выгодному курсу на ассигнации». Дед пришел довольный: теперь легче носить, бумажки можно и в сапог прятать. И в ночь дня через три Соколов исчез, а тут как раз и революция, на том и конец.