Земля (сентябрь 2007)

Угощают, ну конечно же, салом и мясом. Нежнейший продукт. В Женином магазине свинина продается по ценам, близким к московским (карбонад - 220 рублей), однако все равно берут. Все выборжские фермеры жалуются на засилье ужасного «финского мяса»: торговцы закупают в приграничных магазинах брикеты по 70 рублей килограмм, на рынок идет по 100 рублей, какая хозяйка устоит? Мясо, однако же, даже и не финское, а какое-то аргентинское, что ли, перемороженные брикеты, пшик, на сковородку положишь - чистая химия. Наевшись финского мяса, покупатели возвращаются к дорогому цвелодубовскому.

- Соседи пишут жалобы на нас. Ну еще бы им не писать! Ведь что происходит: этим людям продают участки под строительство рядом с нами, в промзоне, буквально тридцать-пятьдесят метров, и они берут и строятся вокруг фермы, а потом жалуются, что дурно пахнет.

Главный герой быковской коллизии - опять же земля. Что было раньше? Скучный совхоз «Цвелодубово» на месте финского селения, маленькая зарплата, глушь, деревня, зона рискованного земледелия. Ну вот разве что прекрасное Нахимовское озеро, в финскую бытность - Суула-ярви (со второго этажа быковского дома - идиллический пейзаж: синее озеро сквозь сосны, до пляжа 150 метров, полцарства за такой вид). А теперь: элитное место элитного Карельского перешейка, почти курорт, цена за сотку - до 5 тыс. долларов и растет год от года, оживленное коттеджное и дачное строительство, земля нарасхват. Прошли по поселку: всюду нарядные особнячки, обитые сайдингом, черепичные крыши, трехметровые заборы (у Быковых, кстати, забора нет, участок обнесен скромнейшей рабицей), дорогие машины - и стройки, стройки, стройки. Вот и «Русь», унылое серое строение в кольце белостенных усадеб, уже смотрится чужеродно - рудиментом советского совхозного строя, промышленной архаикой.

Этот конфликт - центральный в сегодняшних отношениях города и села. Столицы смотрят на село с хищным прищуром богатого дачника, как на сплошную рекреационную зону, говорят: «Слышь, подвинься. Я поставлю шезлонг». Жизнь званская не совсем удается, вздорные сельские бизнесы болтаются под ногами, гадят ландшафт, мешают предаваться буколическим удовольствиям и вообще «занимают место». Местная администрация - главный землеторговец - моргает и прикидывает, кто ей нужнее: удачливый свиновод или быстроумный риэлтор, и как присутствие первого отразится на динамике цен, устанавливаемых вторым. Одно время казалось, что этот конфликт - надуманный или, по крайней мере, какой-то очень-очень далекий, земли-то много, русские просторы бескрайни и бесконечны, и всякий швец, и жнец, и на дуде игрец разместятся на них, не задев соседа локтями. Однако ж нет: особняк попер в промзону, началась коммуналка.

На Карельском перешейке уже почти нет свободной земли. Даже часть лесов, как объяснил один из фермеров, отдана в аренду на 49 лет.

IV.

Людмила приглашает в свой «сааб», но предупреждает: только что везла поросят, пахнет. «Подумаешь», - легкомысленно говорю я и сажусь в машину. Через полчаса специфический запах уже во рту (но и через сутки попутчик в московском поезде будет вопросительно коситься на пакет с пропахшим свитером), открытое окно и сигарета не помогают. Убойные ароматы органики - не самое сложное из того, к чему должен привыкать крестьянствующий горожанин. Людмила Бурцева, уроженка Саратова, выпускница Ленинградского инженерно-кинематографического института, фотограф, заведовавшая фотолабораторией «Ленфильма», начала привыкать в начале 90-х, когда был взорван обыденный уклад, когда встал вопрос и о зарплате, и о куске хлеба, и вообще о том, как и чем жить дальше. А «зов земли» - он с детства был, любила зверей и птиц, понимала их, хотела простора, не выносила жизни в многоэтажке. Для первоначальных инвестиций в ферму продала часть квартиры в Санкт-Петербурге.