Земля сердечных мук (ЛП)

Белые люди учат, что Колумб открыл Америку. Отчего же не учить и тому, что резервация индейцев на Голден Хилл в Трамбулле, штат Коннектикут – родина племени погассетов? Что это первая резервация индейцев в Америке? Что она все еще здесь? Что она останется здесь навсегда?

Я вырос на этой четверти акра земли. Здесь я и умру. Это – мой дом, и дом моих предков.

Но в 1976 году белый сосед попытался согнать меня с этого клочка земли и предъявил на него права, заявив, будто купил эту землю давно – тогда, когда приобрёл и свою собственность.

В том году Америке исполнялось двести лет. И в канун двухсотлетнего юбилея, четвертого июля 1976 г., белый американец попытался согнать меня с земли, так же как сделали это его предки с моими.

Ничто не меняется, и американцы учатся медленно. Когда мой отец утверждал, что однажды кто-нибудь попытается присвоить себе эту землю, я не поверил ему. Теперь признаю – он был прав.

Но в 1976 году был еще один юбилей: триста лет войны с Королем Филиппом, последней попытки сбросить власть белых в Коннектикуте. Это совпадение полно иронии: в то время как белые американцы праздновали свое двухсотлетие, погассеты справляли свое трехсотлетие.

А потом мы ушли на тропу войны за эту четверть акра.

Потомки Лиса Ункаса тоже сыграли свою роль. Я еще дойду до этого, как и до самой войны, но сначала осталось еще кое-что прояснить.

Тот бревенчатый дом, в котором я теперь живу, был закончен в 1977 году. Но свыше ста лет здесь простоял другой дом, принадлежавший семейству Шерман. Когда меня привезли сюда, он уже был очень старым. То был двухэтажный дом, построенный в 1875 году, обшитый снаружи вертикальными досками. С годами он сильно обветшал. Его покрыли просмоленной бумагой. Потом досками, потом алюминиевым листом. Крыша текла, дымоход, проходивший через несколько комнат, шатался, кирпичи обваливались, и через трещины в них было видно пламя. Туалет был снаружи, ванной не было до 1963 года.

То было старое жильё, но оно стало домом моего детства.

А когда пришла пора снести старый дом, бульдозер двинулся на него, начав с правого угла, и сбросил его прямо на фундамент. В течение часа старый дом лежал на земле плашмя.

Мне было грустно: ведь то был дом моих предков. Мне было радостно, потому что новый, бревенчатый дом, как я думал, будет принадлежать племени, и четверть акра земли останутся нашими навсегда.

Глава 10

Мой отец был из племени чероков Северной Каролины. Мать – Этель Шерман, по крови – индеанка из племени пекваннок. Дед мой, Эд Шерман, был вождем по имени Черный Ястреб; наша семейная родословная уходит в прошлое на тридцать поколений.

И все же, когда в 1976 году началась война из-за этой четверти акра, мне пришлось доказывать, что я индеец; мой сосед доказывал обратное, пытаясь лишить меня прав на эту землю.

Нелегко было расти индейцем. Я ходил в начальную школу в г. Николсе. Когда я был в четвертом классе, мать переехала в Бриджпорт, чтобы мы с сестрой могла улучшить свое образование в городе. Жили мы на Ньюфилд-авеню, потом на Олив-стрит, Линдли, Норт-Вашингтон и Иранистан-авеню. Последняя школа, которую я посетил в Бриджпорте, называлась Св.Августин.

Как сейчас, я слышу слова дедушки: «Только возьми детей в город – попадёшь в такой ад, какого не узнаешь и за всю свою жизнь». И он оказался прав – знал, о чём говорил.

Никто из ребят не хотел с нами играть. Говорили – мы какие-то «не такие». У моей сестры были длинные волосы. Учителя часто ухватывали её за них покрепче, чтобы удобнее было отвешивать пощёчины. Мне всё время доставалось, потому что я лез в драку, защищая её.

Мы вечно голодали. Я работал на ярмарках – на Братьев Ринглинг, Барнаума-и-Бэйли, и прочих. Выполняя работу возницы, участвовал в шоу о Диком Западе. Д потом я убежал; мне было тогда девять лет.

Когда я впервые оставил дом, я отправился на водохранилище Сэмп-Мортар в Истоне и остался там на десять дней. Ушел я ночью; ночами и путешествовал… В те дни большинство детей, родители которых имели дом и участок земли, пользовались сараями в качестве помещений для детских забав. Их-то я и отыскивал, в них проводил дневное время. Дети приносили мне еды и сигарет.

Потом я отправился в Массачусетс и Нью-Гемпшир. Там, где асфальтовая дорога переходила в грунтовую, а потом в проселочную, в конце неё стоял дом фермера. Я остановился у них и работал на ферме, помогая заготавливать сено. Хозяин понял, чем я занимаюсь, и посоветовал избавиться от своих детских штанишек. Он купил мне мою первую пару брюк, и сделал две пары башмаков – таких, которые застёгиваются на крючки.

Я прожил на ферме зиму, потом, весной, ушел в лес, просто пошел по тропе лесорубов, пока она не кончилась, и не осталось ничего, кроме меня да Матери-природы -никого, кто бы смеялся надо мной или унижал. Я был свободен.