Земля сияющей власти

На въезде стоял хорватский блок-пост, и офицер, от которого почему-то за километр воняло кошарой, заявил, что не только янки, но и мышь не проскочит сквозь его заставу. Дескать, маловероятно, что исчезнувший боец миротворческих сил ООН сейчас находится в селении, однако пропустил группу без звука, хотя на его физиономии было написано презрение к американцам. Джейсон со своим батальоном сидел в Боснии вторую двухмесячную смену и давно заметил одну странную особенность среди южных славян. Была негласная, но определенная установка командования всячески поддерживать хорватское население, мусульман и их вооруженные силы и, напротив, давить сербов. Однако последние казались более терпимыми к янки, чем все остальные, ради которых был затеян весь сыр-бор и за которых сейчас ломали копья политики. Разумнее было бы навешать тем и другим, чтобы Европа, наконец, успокоилась на несколько лет. Командир бригады генерал Хардман считал, что более всего следует наказать как раз хорватов-усташей, поскольку они затеяли свару в Боснии, чтобы взять реванш за поражение в последней войне. Дениз, как профессионал, особенно не вникал в политические детали и нюансы, да и верить в выводы Хардмана нужно было с осторожностью – генерал на все имел свою личную точку зрения, чаще всего расходящуюся с официальной. Однако, заметив впервые презрительное отношение к американским солдатам со стороны хорватов, мысленно согласился с командиром: их следовало выпороть еще и потому, что они обожали немцев и прогибались перед ними, как китайские болванчики.

Тут у них в Европе были свои отношения… Поэтому Джейсон, въехав в селение, не особенно-то соблюдал Протокол и для острастки приказал пострелять по черепичным крышам, чтобы уважали морскую пехоту США и не корчили брезгливые рожи. А за побудку, сыгранную таким образом, можно было всегда отбрехаться проверенным не раз доводом: засекли сербского снайпера. В течение часа штурмовая группа, состоящая сплошь из ниггеров, под рев плаксивых безобразных женщин, более напоминающих старух, и, наоборот, полное молчание детей рыскала по селению и его окрестностям. Дениз стоял в кузове грузовика за пулеметом и, еще не веря в трагичность исчезновения парня из штурмовой, вдруг увидел сверху смешное, на что раньше не обращал внимания: голубые каски на черных головах в сумерках напоминали ночные горшки, летающие по воздуху. На всякой войне всегда было так мало смешного…

Но к утру стало не до веселья. Поиск в селении, равно как и в зоне, ничего не дал. Питер Уайн, один из немногих белых в штурмовой группе, будто сквозь землю провалился. И потому Джейсон срочно выехал в штаб группировки миротворческих сил отчитываться перед Хардманом, превратившись в «черного вестника».

Генерал обладал хорошим свойством, редким для командира, но невыгодным для собственной карьеры: он никогда не кричал, не повышал голоса и не грозил немедленной карой. Выслушал, попивая кофе из чайного стакана, раскурил первую в этот день трубку – во всем был оригинал!

– А не мог твой парень… дезертировать? – предложил он неожиданный ход.

О подобных случаях в Боснии Денизу даже слышать не приходилось.

– Исключено, сэр. Я проверил: буквально перед Европой Уайн подписал контракт на второй срок.

– Не спеши, майор, – философски заметил Хардман. – Если морской пехотинец собирает цветы… Это вполне возможно.

– Он проходил тестирование по программе «Д», сэр. Компьютерный анализ ответов превосходный, – выдал последний аргумент в защиту Джейсон.

Генерал добродушно усмехнулся, отложил дымящуюся трубку.

– Ты веришь в эти забавы, Джейсон?.. Куча бездельников из Гарварда жирует на армейских хлебах, не отвечая ни за что. Эти недоучки разбираются в человеческих чувствах? В психологии?.. Да просто кто-то в правительстве лоббирует их «гениальные» проекты. Хороший капрал заменит любой тест.

Марвин Хардман говорил это из ревности, ибо сам был тонким психологом и отличным стратегом, о чем знали все и давно, уже устав пророчить ему большое будущее, особенно после «Бури в пустыне», где отличилась его бригада. Он давно перерос свою должность, однако в министерстве этого упорно не замечали. Джейсон мог лишь догадываться почему: на его взгляд, из-за несколько странных и неожиданных убеждений, которые он не стеснялся высказывать в присутствии подчиненных офицеров. Он был типичным янки и при этом отличался неприкрытым и крайним национализмом. И ладно бы презирал ниггеров, мексиканцев или арабов; генерал не любил немцев, ненавидел итальянцев, всех славян без исключения, японцев и особенно – французов, считая их европейскими евреями, а Францию – рассадником бредовых идей, революций и масонства. Бригада Хардмана часто использовалась в операциях под эгидой ООН, и всякий раз генерал провоцировал междоусобицы, хорошо, если дело кончалось просто дракой… Вот и сейчас он не преминул устроить заварушку с французами. Прогулявшись вдоль командирского стола, Хардман внезапно заявил, опровергая свои собственные доводы: