Земля-Сортировочная

– Вот, Клавдь, я и говорю, – тихо забубнила Меркина за стенкой. Голос ее был дрожащим, потому что она всегда рыдала над плохими сплетнями, переживала их и верила им, как программе «Время». – Рожу так скрючил и говорит мине – знаешь ведь, как он умеет, так, с подковыркой, мол, баба дура, – пять миллионов, мол!

– Пять миллионов!.. – ошарашенно воскликнула тетя Клавдя.

– Пять, – пискнула Меркина и вдруг горько зарыдала, я даже услышал, как качается под ней старый диван с валиками по бокам.

– Дивану каюк, – тоже прислушиваясь, заметил Барбарис. – Сто раз бате твердил, пора новый купить…

– Ну, ладно, ладно тебе, Маруся, может, и обойдется, – бормотала тетя Клавдя.

– Тебе хорошо, – сквозь рыдания быстро ответила Меркина. – Твой-то Анатолий в депо получает сто шестьдесят, да еще на шабашках, а мой-то алкаш – он же фашист, агрессор, он же на все готов!..

Тут Меркина всхлипом втянула в себя все слезы и сопли и тем же приглушенным голосом, от которого бренчали кастрюли на кухонном шкафу, продолжала:

– Говорит, будет пять бронированных вагонов. В одном рубли, в другом трешки, в третьем пятерки, в четвертом десятки, а потом двадцать пять и больше!..

– Тихо!.. – зашипел я на Барбариса, потянувшегося к приемнику.

– А куда их повезут-то, Марусь? – спросила тетя Клавдя.

– Сжигать повезут, Кланюшка! Бумажки-то старые! Новые, точно такие же, напечатали, а старые сожгут! А мужики говорят – все одно, мятая бумажки или свежая, любую отоварят! И мой хлюст козырей с ними туда же!..

– Ох, лихие мужики!.. – простонала тетя Клавдя. – И когда они хочут?

– Не знаю, Кланюшка, не знаю!.. И кто у них заводила – тоже не знаю!.. А мой-то, слышь, после этого меня за границу утягивает!..

– В Америку?

– В Саудовскую какую-то Аравию! К Пиночету в штурмовики!..

– Тебя?!

– Да не меня, Кланька, – сам туда пойдет! Я ж его знаю! За бутылку родину продаст – изверг, враг народа, морда каторжная!..

– Слышал? – толкнул я Барбариса.

Р.S. Дорогой четатель! Сразу очинь хочу аговорить условея нашево взаимнаво деалога. Художесвенное произведенее отличаеца от нехудожесвеннова тем, что в нем есь подтекс, потому что в нехудожесвенном нет. У меня тоже есь подтекс, но не не везде. Где есь, я буду абозначать ево галочками или крестиками. Или нет, лутше в конце ево буду писать сам. Ведь могут неправельно понять и не напечатать, а могут аштрофовать или вобще посадить в психбольницу, хотя и незашто. А я еще молодой.

Глава 3. Как мы были у Карасева

– Пошли к Кобелевым, Вовтяй, – предложил мне Барбарис, когда мы вышли на крыльцо. – Они «Иж-Юпитер» купили…

– Ну их, твои мотоциклы… – хмуро отозвался я.

– Пошли тогда к бане, – не обидевшись, снова предложил Барбарис. – Сегодня женский день, позырим…

– Дурак, что ли? – спросил я. – Там же окна закрасили. Слушай, Барбарис…

– Чего?

– Пошли в тупики к дяде Карасеву, а? Он же у Кольки Меркина собутыльник! Мы его подпоим и узнаем про ограбление денежного поезда!

– И чего делать будем потом?

Я подумал.

– Ну, посмотрим, как будут грабить…

– А чем подпоим Карасева?

– Возьмем ведро картошки из вашего погреба, а у него аппарат моментальной перегонки… Он сам и подпоится.

– Н-ну, ладно… – заколебался Барбарис. – А почему нашу картошку, а не вашу?

Самое лучшее в таких случаях – пнуть ему хорошенько.

– Дождешься ты у меня, Вовтяй… – проворчал, удаляясь к погребу, Барбарис.

Спустя пять минут он вернулся. В ведре лежала холодная, черная картошка.

– Годится, – одобрил я, и мы пошагали к станции.

– Вот уедет Колька Меркин за границу, – через некоторое время заговорил Барбарис, – и пойдет в штурмовики к Пиночету…

– Врет он все, – хмыкнул я. – И не возьмут его туда вовсе, там карате надо знать.

– Дак он знает, – возразил Барбарис. – Когда его в марте братья Криворотовы побить хотели, помнишь, как он их ногами отпинал?

– Это все фигня, потому что у настоящих каратистов есть разные пояса – черный, там, белый, красный, а у Меркина ничего нет, даже галстука.

– Купит.

– Нет, – решил я. – Он, наверное, пойдет работать на радиостанцию «Свобода». Помнишь, как он критиковать любит?

И я представил, как у нас на Сортировке зимними ночами слушают по радио далекий и изменившийся голос Кольки Меркина, пробивающийся через свист и Пугачеву.

– Тогда он про все расскажет, – рассудительно заметил Барбарис. – И про инженера Паранина, и что тетка Рыбец из столовки свиням ворует, и что дядя Дмитрий Карасев космический шпион и самогонщик, и про танки на железной дороге… И если будет война, на нас бомбу сразу и шандарахнут!..