— Убавит это ему дней, сэр, хорошо еще, что мать-покойница не услышит об этом: уж так она тряслась над Симом, стоило ему палец порезать, она, бывало, наседкой возле него кружит. Добрая душа была миссис Грайндрод, за матерью моей ухаживала, когда та схватила лихорадку в этих гиблых болотах.
Врожденный такт не позволял славному парню расспрашивать меня о цели моего необычайного путешествия. Своей щепетильностью и вежливостью, как и во многом другом, он далеко превзошел многих «благовоспитанных» горожан в лакированных башмаках и атласных жилетах. К тому же он дал мне несколько добрых советов.
— Вы не горячитесь! — говорил он. — И не выматывайте себя, полковник. Что-то румянца у вас в лице больше, чем надо, и рука, когда я ее пожимал, была горячая, будто кусок оленины с огня. Не знаю, может, вы и правы, что отказываетесь от виски, хотя для таких, как я, это и хлеб и вода. Но смотрите, как бы вас лихорадка не скрутила, так что чересчур не надрывайтесь и старайтесь спать как можно больше. А что до индейцев, то они вряд ли нападут на двоих белых, у которых только и разживешься, что парой коней. А коней тут раздобыть плевое дело — только лассо закинуть. Вот караван переселенцев — это другое, тут уж краснокожие чуют в фургонах богатую поживу, и разве что драгуны их отпугивают. Только злоба заставила Свирепого Бизона полезть на Сима Грайндрода. Сим вывалял его в смоле и индюшачьих перьях, когда тот упился виски, которое ему продал какой-то негодяй, и лежал в Бриджер-форте свинья свиньей. Этого индейцы Симу никогда простить не могли. Шошоны гораздо злее, чем индейцы к востоку от Скалистых гор. Берегитесь их кочевых разъездов, мистер, когда приблизитесь к высокогорным долинам. Вороны забирают коней и одежду, а Черноногие охотятся за скальпами!
Приняв к сведению добрый совет моего проводника, я старался стать как можно хладнокровнее. Я норовил использовать малейшую возможность для отдыха, хотя бы те несколько минут, когда потные седла перекладывали на спины свежих лошадей, и просто удивительно, сколько сил прибавлялось мне иной раз после того, как я успевал вздремнуть минутку. Неоднократно мой спутник говорил мне: «Полковник, вы же валитесь от усталости. Закройте глаза и дайте мне поводья. Я поведу обеих лошадей, а вы уж из своей колыбельки не вывалитесь». И в самом деле, глубокое мексиканское седло с высокими передней и задней луками, которым мне посчастливилось обзавестись перед выездом, было как нельзя лучше приспособлено для дремлющих всадников. То были причудливые минуты сна: я кивал головой, точно фарфоровый мандарин, веки наливались свинцом, и мне то и дело приходилось вздрагивать от того, что мустанг оступился в какой-нибудь выбоине. Однажды — Демус Блейк тогда еще был со мной — я погрузился в долгий восхитительный сон, не прерываемый ни толчками, ни тряской, а когда пробудился, чувствуя себя совсем другим человеком (я и теперь не перестаю удивляться, насколько меня освежил этот сон), то обнаружил, что меня поддерживает сильная рука моего спутника, ехавшего конь о конь несколько миль подряд и ухитрявшегося держать свободной рукой мои и свои поводья. «Я решил, что это вас подбодрит, полковник!» — пояснил славный малый.