Земля туманов

Оскар погрузился в подводный мир, в свой мир – безмолвный и захватывающий, пронизанный солнечными лучами, словно магическим свечением. Мир без теней. Вода завихрилась и забурлила вокруг него, когда он вонзился в нее. Пестрые рыбешки бросились врассыпную, но любопытство снова собрало их, и они стали следить за человеком, то появляясь, то исчезая среди вьющихся водорослей, причудливых коралловых пещер и замков, сверкающих как драгоценные камни самых невероятных цветов. Лениво пульсируя, плыли большие прозрачные медузы. Из расселины показалась голова мурены [57]с холодными глазами, открыла зубастую пасть, схватила рыбину, покачалась, словно пьяная, и тут же скрылась обратно.

«А здесь ничего не изменилось», – мысленно усмехнулся Оскар, поднял голову и сощурился – солнце светило очень ярко.

Он проводил взглядом быстро удаляющееся днище лодки с балансиром. Дух свободы вытеснил все остальные чувства в ныряльщике. Его тело охватила дрожь от предвкушения охоты.

Оскар осмотрел висящую в нефритовой воде ловушку – огромный сетчатый мешок, с одной стороны разинутый, точно пасть. С ней было все в порядке. Теперь пора, решил он, и выдохнул из легких воздух – цепочка серебристых пузырьков, догоняя друг друга и увеличиваясь в размерах, устремилась вверх, к поверхности. Через несколько секунд сердце начало пульсировать, как свежая рана.

«Ждать!.. Ждать!.. Ждать!..» – мысленно приказывал себе Оскар. Ему нужно было заставить организм бороться, подстегнуть его, чтобы быстрее наступило перевоплощение.

Время, казалось, потянулось бесконечно долго…

* * *

– И долго он может пробыть под водой? – перейдя на французский язык, спросил Зильберштейн у кормчего. Он вытирал платком пот с лица, морщась от немилосердной жары.

Туземец подумал и ответил:

– Еще никто и никогда так долго не смог пробыть под водой, месье.

– И сколько? – не унимался Зильберштейн, сгорая от любопытства. – Пять минут? Десять? Сколько же?

Туземец ткнул пальцем в циферблат своих позолоченных часов, которыми гордился не меньше, чем своими предками:

– Однажды я засекал время. Оскар пробыл под водой тридцать минут, мсье. В моих жилах течет кровь моряков, которые десятками поколений подряд бороздили океанские просторы. Но этого белого человека связывает с водой невидимая пуповина, а в жилах течет кровь океана!

– Это невозможно, пафосный идиот… – пробормотал Зильберштейн и грузно опустился на банку [58]. – Чертовщина…

«Тридцать минут… – подумал он, потирая подбородок и анализируя уже полученную им информацию. Он ждал, что мозг все как-то прояснит само собой. Не прояснилось. – Самые опытные ныряльщики, которых доводилось мне видеть, могут максимум задержать дыхание до двенадцати минут. А тут? Тридцать! Причем в постоянном движении! Было бы объяснима столь длительная задержка дыхания Оскара, если б тот сделал предварительную гипервентиляцию легких, подышав чистым кислородом из баллона, что могло втрое увеличить время погружения. Тогда – да, вполне вероятно. Но он этого не делал! Да и баллончика с кислородом не было. Воздух в гроте? На такой глубине? Полнейшая чушь! Что же тогда? Что?.. Неужели, это все-таки он?..»

Послышался легкий всплеск, Зильберштейн повернул голову и заметил акулий плавник, тут же скрывшийся в воде. Он протянул руку, хотел было закричать, но не успел – кормчий пресек этот порыв.

– Акула никогда не застанет Оскара врасплох! – спокойным голосом сообщил он немцу. – Морские боги всегда помогают вернуться ему живым и здоровым!

Однако хладнокровие навигатора нисколько не успокоило немца. Пока туземное суденышко не причалило к пристани, он то и дело опасливо оглядывался, смотрел то через левый борт, то через правый…

* * *

Когда удушье придавило Оскара, как гранитная глыба, он почувствовал, что процесс перевоплощения начался. Биение сердца уже откликалось в ушах, как откликается эхом что-то огромное и живое – в виде парового молота. Перед глазами сначала появились пятна, затем искорки – словно падающие звезды.

Рыбы вокруг резвились, точно гости на свадьбе.

Оскар закрыл глаза и почувствовал, как по мышцам пошла дрожь, схватившая его тисками, и тело начало изменяться, будто срывало с себя коросту прежней жизни. Рыбы зачарованно наблюдали за ним, оставаясь в стороне.

Спустя несколько секунд, когда тело успокоилось, он снял носовой зажим, сунул его в кармашек поясной сумки и отметил, что ноздри остались сжатыми. После приоткрыл рот и глотнул морскую воду. Очень долго он приучал себя к этому, заставляя сознание не испытывать страх. Сначала это вызывало рвотный рефлекс. Но со временем он привык.