Земля туманов

Погода стояла прекрасная, если не учитывать адский зной, и ветер не предвещал скорой ее перемены. Дул легкий юго-восточный бриз. По небу лениво плыли облака. Солнечные лучи играли на снастях и корабельной бронзе, отбрасывая блики. Поверхность океана отдавала зеленым мрамором и серебрилась. Перед кораблем резвились дельфины, как бы расчищая ему путь, и тучей кружились птицы, усеивавшие пометом палубу и навесы от непогоды и солнца, натянутые над гребцами. В полдень, чтобы прибавить скорость, капитан «Горгоны» приказал поднять паруса, после чего галера перестала раскачиваться с боку на бок. А поскольку волна била в корму [66], уменьшилась и килевая качка. Судно шло по спокойному, с редкими барашками морю, и тонкая полоса австралийского берега виднелась справа по борту на горизонте. А за кормой и там, где лопасти весел касались воды, тянулись длинные пенистые борозды, расходившиеся в стороны, как хвост кометы.

Галера, двести шестьдесят футов длины, водоизмещением две тысячи четыреста пятьдесят тонн, приземистая и неуклюжая, с громоздкими мачтами и косыми парусами, в отличие от купеческих судов подобного типа, выглядела с эстетической точки зрения странновато. Но, несмотря на все свои недостатки и несовершенства, корабль имел довольно широкую палубу и обладал прекрасной остойчивостью даже при отсутствии балласта, роль которого играло правильное сочетание легких и тяжелых пород дерева, из которых состоял корпус. «Горгона», имеющая таран и частично построенная по принципам античных кораблей, уже четвертый десяток лет бороздила взад-вперед прибрежные воды Австралии в качестве плавучей тюрьмы, а при необходимости могла спокойно совершать переходы открытым морем.

В длинном чреве трюма, просмоленном и сыром, отовсюду доносились звуки. Снаружи – шумело море, хлопали паруса, отдавались команды и звучали резкие двухтоновые свистки боцмана, мерно и громко бил барабан, задающий ритм и скрадывающий скрип сотен уключин и свист бичей, которыми надсмотрщики, точно скотину, охаживали крепкие спины гребцов, а те отвечали им злобным презрением, стонами и ненавистью. Вокруг – лязгали цепи, потрескивали переборки, слышался надрывный кашель, кто-то периодически заходился сиплым смехом, находясь на грани сумасшествия, другие невольники тяжело вздыхали и шептали, произносили какие-то заклятия; время от времени раздавались ругань и проклятия тех, в ком ярость вскипала, как морская пена.

Лица людей с давно нечесаными и нестрижеными волосами были бледны, словно у привидений. Преступники были одеты в обтрепанную одежду в черно-белую полоску, посеревшую от грязи, должники и прочие – в рваные, мешковатые синие робы. Они находились в полной изоляции от внешнего мира, и все вокруг терялось во мраке. Тьма била по глазам, не хуже яркого света. Сверху, правда, сквозь решетчатые переплеты двух люков, расположенных у кормы и носа галеры, все же проникали солнечные лучи, разрезая темноту на квадраты.

Свет с его дикой энергией, с его мягким спокойствием, с его обманчивостью, как будто приоткрывал невольникам путь к мнимой свободе – к небу и визгливым крикам чаек, проносящихся над палубой. Но потом радость счастливчиков уступала место рези и белой мути в глазах, что вело к временной слепоте, если они вовремя не разбирались в своих странных ощущениях и не отворачивались. Лишь понимание того, что и завтра – будет завтра и ничего не изменится, давало шанс не сойти с ума. Бессчетное множество секунд, минут, часов и суток исчезали в этом аду, становясь безвозвратным прошлым.

Однажды ночью, когда галера лежала в дрейфе [67], а гребцы и большая часть надзирателей и команда отдыхали, один из каторжан мрачно рассказал остальным узникам в трюме, что обычно лишь три четверти «живого груза» приходит к месту назначения живыми, остальные – в списке покойников, под номерами, даже без указания имени. Он уже пережил два подобных каботажных перевоза и очень гордился тем, что сумел выжить и не оказался в качестве отброса в кильватерной струе. По его словам, мертвецов толком никто и никогда не считал – с них снимали кандалы, раздевали и бросали за борт, точно камбузные отходы, которыми любили лакомиться стаи акул, время от времени сопровождавшие корабль. Он даже сложил пальцы в подобие двигающихся челюстей морских хищниц и показал, как акулы разрывают жертву, отчего у тех, кто его слушал, пробежал мороз по коже, а потом завершил свой рассказ: «Так оно и было. Здесь у каждого есть невидимый попутчик – смерть». Той же ночью, ближе к рассвету, разоткровенничавшегося рассказчика кто-то задушил.