Повествование не было последовательным. Он не уделял внимания подробностям — лишь показывал картины, слайды — но каждая из этих картин обладала бесконечной глубиной. Вот лучи Итаирун стали самостоятельны. Они взяли себе имя Нарт и стали говорить друг с другом. Планеты, звезды, целые галактики слагались в их тихом шепоте, отделяясь от Итаирун, начиная жить. Но жизни не было. Лишь чудовища, потрясенные отблеском первой красоты, лежали на мертвых камнях и пытались понять, кто они сами, и кто их боги, и зачем всему этому быть. На этом закончилась вторая сцена и появилась третья.
Вот Образ. Его настоящее имя звучало, как Тайлин. В нем Хинта угадал лицо самого Аджелика Рахна, и лицо Ивары, и лицо Тави, а затем лица всех, кого он знал — всех людей, все барельефы, самого себя. И не только лица, но и тела, и какую-то неуловимую важную часть, которая крылась под оболочкой — все это было там, и еще растения, и одушевленные твари всех видов и размеров, способные ползать, ходить, плавать, летать… В картинах жизни было великое счастье. Вселенная развернулась, как суетливый рай, обрела имя: Ланин. Это было название для всей ойкумены Образа, всей жизни, всего живого. На этом закончилась третья сцена и началась четвертая.
Имя этому было Даас. Оно наступало извне. Бескрайнее, темное, полное каких-то камней, осколков. Словно весь строительный мусор миров восстал против родившейся жизни. Хинта испытал первобытный ужас. Клубящиеся частицы пыли; куски скал; туманы, поглощающие свет; чудовища без глаз. Он еще дрожал, когда эта сцена закончилась и на смену ей пришла новая.
Вот золото. Нарт выбрали лучший из металлов и начали его превращать, чтобы сделать неживое одушевленным. Теперь Аджелика Рахна говорил о самом себе. Он называл себя Тайлин Тамирад Ланин — образ, защищающий жизнь. Хинта увидел, как распадаются золотые планеты, как клубится золотой туман, как корабли, озаренные светом близкого Итаирун, уходят в темноту Даас, чтобы найти Ланин раньше, чем это сделает Даас, чтобы сохранить жизнь. И эта сцена закончилась.
А потом Хинта увидел Землю. Города белых небоскребов под голубым небом, озаренные лучами яркого солнца. Космодромы и серебристые космолеты на них. Люди, бегущие по траве, корабли, плывущие по воде, дельфины, играющие у борта. Птицы, пролетающие сквозь кроны огромных деревьев. Алый восход над горами. Поля ветряных электростанций. Он увидел лица, смеющиеся и плачущие, цветы на деревьях, надгробия на зеленых лугах, разноцветные машины, несущиеся по силовым тоннелям между домами. Он увидел лица чистые и покрытые пылью, увидел огромные заводы и тихие кабинеты, заглянул в глаза древних астрономов, почувствовал грубые руки рабочих, возводивших мир до катастрофы. Он все понимал, знал их чувства, проникал в каждого из них.
— Это был Малуин. Так мы назвали вашу планету, когда увидели ее впервые. Мы знали, что Даас придет сюда, и летели, чтобы его опередить. Но мы не успели. И наше золотое семя не сумело подготовить ваш народ к встрече с Даас. Однако мы помогли спасти то, что еще можно было спасти. Этого хватит, чтобы воссоздать Малуин. Планета будет другой. Но она будет столь же красива, как первый Малуин, и люди начнут жить на ней заново. Люди снова обретут свой настоящий дом.
Хинта воспринимал это послание как слова, но в то же время понимал, что Аджелика Рахна говорит не на литском языке. Маленький человечек по-прежнему пел свою странную и прекрасную песнь, и все им сказанное было чистой мыслью, рождалось прямо в разуме слушателей. Хинта не только слышал, но и видел каждую из этих мыслей. Он словно бы обрел двойное зрение. Его глаза продолжали смотреть на голограмму, но при этом он мог видеть и нечто большее, бесконечное — то, о чем сообщал волшебный посланник. И с каждым следующим мгновением это сообщение становилось все более ясным. Хинта предчувствовал, что высказывание Аджелика Рахна почти завершено, и сейчас будет какой-то последний смысл, простое указание на то, что нужно сделать для обретения новой Земли, нового Малуина. Древо на голограмме исчезло. Ему на смену снова пришел энергетический шар, но теперь это была не просто сфера — это был глобус, схематически изображенная планета Земля. По ее поверхности тянулись два кольца. Одно было Экватором, другое — Меридианом. И было что-то еще — множество сложных подробностей там, в глубине. Аджелика Рахна уже объяснял каждую из них. Хинта почти физически ощутил, как новый великий смысл загружается ему в мозг. Надо было что-то сделать. Надо было отнести куда-то маленького человечка, чтобы тот мог…
И вдруг все оборвалось. Словно со стороны, Хинта услышал мучительные крики — свой собственный голос, голоса Ивары и Тави, голоса друзей Ивары, и даже голос омара — все они кричали от боли, которую вызвал в них обрыв связи. Аджелика Рахна молчал, точнее, он все еще что-то пел, но слов его уже не было слышно, и они стали другими — они были направлены не людям, но темному злу, которое вытекало из открытого и опрокинутого контейнера.