— Почти случайно.
— Ивара, — сказал Тави, — ты делал то, что мог, там, где мог.
— Нет. Я не сделал очень многих вещей, которые мог бы и должен был сделать. Если бы я слушал лишь один голос, я бы вел себя иначе. Но я плохо делал все. Я плохо искал вас, плохо защищал свою жизнь и плохо оберегал тех, кто был вверен мне на попечение. Я трус. Испугался дружбы. Избегал новых связей. Бредил своими мертвыми и слишком часто не замечал рядом с собой живых. Вел себя высокомерно, хотя не всегда заслуживал быть старшим для вас двоих. Вы ничего мне не должны. Это я должен вам — подружиться с вами было как обрести вторую жизнь. Сколько раз мы уже спасали друг друга от беды, смерти, душевного кризиса? А ведь не прошло и полугода со дня нашего знакомства. Я понял все это, пока шел сюда. На этих улицах смерти я понял, что только с вами двоими у меня получается жить. И делать что-то я начал только здесь. Когда мы расстаемся в важную минуту, все идет наперекосяк. Вместе мы бы спасли Ашайту, спасли друг друга, и даже тех ребят, которые погибли со мной, спасли, и тех безумцев, которые хотели меня убить, образумили бы. Мы любую вещь лучше делаем вместе. К тому же, нам просто хорошо вместе.
— Ашайта звал тебя, — сказал Хинта. — Звал только тебя. Он хотел тебя видеть, еще когда мы были в административном центре. И потом, когда Круна его убивал…
— Что? Я думал…
— Нет, — покачал головой Тави. — Не бомба и не пуля его убила. Старшеклассники сняли с него шлем. С ним и с нами произошло то, что чуть было не случилось с тобой. Они называли его омаренышем.
Дыхание Хинты сбилось, и он заплакал с новой силой.
— Я любил его, — сказал Ивара. Они надолго замолчали. Потом взрослый заговорил снова.
— Вы не будете хранить наши открытия. Я не хочу с вами расставаться. Не хочу, чтобы вы двое были каким-то там моим «запасным вариантом». Я прошу вас идти со мной. Давайте покинем Шарту. Давайте выживем и покинем этот ад, чтобы вместе закончить наше дело.
— Я не могу бросить Хинту, — ответил Тави, — а у него здесь родители. Если он останется в Шарту, то и я останусь.
— Хинта? — спросил Ивара.
Хинта поднял голову, обвел взглядом стены воронки, руины ангара. На всем вокруг лежало зарево пожара. Тендра-газ, холод и слезы жгли глаза, и ему казалось, что все горит прямо в нем.
— Убийцы моего брата мертвы. Мне даже некому мстить. Это конец истории. Моя семья может быть мертва точно так же, как и тысяча других жителей поселка. Найду ли я их? Доживем ли мы до утра, если останемся здесь и если я буду их искать? Ивара, я как ты. Я не знаю, что из этого — мой долг. Но мне больно. Я вижу мертвых. Я слышу их голоса. Мой дом, наверное, сгорел. Даже если омаров прогонят, люди будут здесь умирать завтра, послезавтра, год спустя. Все разрушено. Не будет еды, воды, воздуха, лекарств, будет негде жить. Никакая помощь от корпорации не компенсирует этих потерь. Один поезд, катающийся туда-обратно, не может привести столько припасов. Хотя монорельс, должно быть, разрушен, как все остальное.
— Тогда давай уйдем, — сказал Тави.
— Но как, куда? Ивара прикован ко дну этой воронки. Нам его не сдвинуть. И что потом? Как мы покинем поселок? Как попадем в Литтапламп? И разве нас там примут, даже если мы туда доберемся?
— Нас там примут, если мое сообщение дошло, — сказал Ивара.
— А остальное? — спросил Тави.
— Я знаю, где тихоходный. У меня тут карта всего Шарту прямо перед глазами. Поезд цел и стоит на той маленькой технической станции у тропы, ведущей вдоль Экватора. У них это обозначено как квадрат Тат Север.
— А что поезд там делает? — спросил Хинта.
— Нельзя летать над Экватором. Я думаю, тихоходный привез сюда армию «Джиликон Сомос». Именно поэтому он четко отмечен на карте — это их отправная точка. Если мы сможем добраться до северной окраины поселка, до тропы, и если там у нас не возникнет смертельных проблем с людьми корпорации, то мы доберемся до Литтаплампа.
— Но мы не можем никуда добраться, пока ты лежишь в полуразбитом робофандре, — сказал Тави.
— Он не такой уж разбитый. Он мне показывает, что у него все еще функционируют все основные узлы.
Хинта перевернулся, лег на спину так, что его голова оказалась почти рядом с головой учителя и, смаргивая слезы, тоже начал смотреть на экраны.
— Я не понимаю этот пульт, — быстро признался он, — а ты?
— Это знаковый военный язык номер шесть, он существует со времен поздней Лимпы. Его учат все лингвисты, как пример простейшего синтетического иероглифического языка. Я могу его читать с Дадра. Тело. Энергия. Вооружение. Связь. Дальше начинается детализация функций. Ноги. Руки. Свет. Это, должно быть, тяжелое вооружение…
— Ракеты. Мы с Тави видели, как он запустил одну.
— Пулеметы. Режимы работы реактора. Тут расчетная система. Баллистика. Режимы наведения на цель. Режимы ходьбы и бега. Здесь что-то для прыжков. Кстати, под ногами я чувствую педали.
— Попробуй включить связь, — предложил Тави. — Самое безобидное, чтобы начать.