Земля в иллюминаторе (СИ)

— Из-за меня? — скрывая настороженность, переспросил Румпа. Ему вспомнилась утренняя встреча. Не то чтобы он по-настоящему боялся сплетен — они были неизбежны. Просто так вышло, что Тави уже что-то для него значил, а поэтому он предпочел бы сам рассказать мальчику о своей болезни и вообще о себе. И еще было обещание Хинты молчать, которое тот дал после драки. Румпа не любил, когда люди нарушают свои обещания.

— Ну, не только из-за Вас. Мне кажется, что Хинта, как и все здесь, застрял в каких-то убеждениях. Нет, он не такой, как другие. Он лучше. Но он как будто на полпути между мной и людьми. И иногда от этого тяжело.

— Ты хочешь, чтобы он был больше похож на тебя?

— Это неправильно, да?

— Я не знаю. Тебе решать.

Тави угрюмо кивнул.

— Помириться будет сложно.

— А причем здесь все-таки я? Я, кстати, встретил твоего друга сегодня утром.

— Да? У него же не было с Вами занятий.

— Не было. Мы просто случайно оказались в одно время в одном месте. Узнали и поприветствовали друг друга.

— Так вот откуда он узнал, — протянул Тави.

— Узнал о чем?

— Что Вы наш новый учитель.

— А он не знал?

Тави закрыл лицо руками.

— Я ему не сказал. И все время на это была какая-то причина. А главная была в том, что я чувствовал в нем что-то… ну, как будто Вы ему не по душе. Я знал, что он будет странно реагировать, если я расскажу про наше с Вами общение.

Мужчина молчал. Он думал о том, что Хинта, очевидно, ничего никому не пересказал из подслушанного разговора. Это радовало. Ему нравилась их дружба, она напоминала ему то, что сам он в своей жизни потерял.

— И я сделал только хуже. Сегодня он узнал это сам и просто набросился на меня. У нас была почти драка.

Румпа несколько мгновений раздумывал, сказать или не сказать, а потом принял решение: сказать, и быть честным.

— На какой это было перемене?

— На второй, а что? — Тави уже напрягся, будто почувствовал беду.

— К концу второй перемены Хинта в холле дрался один против нескольких старшеклассников. Я их разнял.

Теперь они стояли у прозрачной стены тоннеля и сквозь пластиковую пленку смотрели на закат. Солнце сплавлялось с линией горизонта.

— Он в порядке? — упавшим голосом спросил Тави.

— Крови у него не было, хотя били его серьезно. Но думаю, я вовремя успел вмешаться. Я не стал сообщать начальству, и никаких проблем у твоего друга не будет, если, конечно, не случится новой драки.

— Это из-за меня, — медленно выдохнул Тави.

— И что будешь делать?

— Я не знаю, — со слезами в голосе ответил мальчик. Теперь это был тот, прежний Тави, и у учителя отлегло от сердца. — Но он был неправ! Что мне было делать, если он лез на меня и говорил столько глупых и плохих вещей? Он вообще стал говорить мне, что меня нет, что я всегда чужая калька: сначала моей матери, а теперь Ваша.

От последних слов Румпа неуловимо помрачнел. Он и сам не мог не замечать, как они с Тави похожи. От этого ему делалось не по себе, как и от обожания, которым тот его одаривал. А уйти в сторону было уже невозможно.

— Так вот кого ты имел в виду, когда рассказывал про свои и чужие мысли.

— Да.

— Прости, но мне действительно нужно домой. Я очень устал.

Они вошли на второй этаж жилого корпуса. Здесь были коридоры с богатой отделкой, на потолке ровным светом горели яркие лампы.

— Когда люди ссорятся, они обычно все немного неправы и все немного правы. И когда они мирятся, каждому из них приходится за что-то извиняться и за что-то прощать.

— Я понимаю.

Остаток пути до квартиры Румпы они проделали молча.

— Ну что ж, — сказал учитель, — увидимся завтра на занятиях.

Тави улыбнулся. Ему явно было легче, чем в начале разговора.

— Мне интересно, как это будет. Какой Вы за кафедрой.

— Скоро увидишь. Но поверь мне, я и за кафедрой — обычный человек.

— А знаете, куда я сейчас пойду? — вдруг спросил Тави.

— Домой, как и я? — уже догадываясь, что ошибется, предположил мужчина.

— Нет, — шмыгая носом, возразил Тави. — В ламрайм.

Румпа широко улыбнулся.

— Ну, тогда удивительного тебе лама, — пожелал он. Его серые глаза блеснули, и от этого Тави стало жутко и хорошо.

— А Вам хорошего отдыха, — откликнулся он.

Они кивнули друг другу и разошлись.

_____

Поздно вечером Хинта лежал на верхнем ярусе их общей с братом кровати и смотрел в окно. Тело до сих пор ныло после драки. Ашайта уснул. Улицу ярко освещали прожектора — они зажигались каждую ночь с тех пор, как Шарту оказался на осадном положении. За прошедшие недели Хинта привык к этому белому сиянию, оно уже не удивляло и не мешало спать. Но сейчас он вдруг с необычайной ясностью вспомнил, как видел этот искусственный свет в первый раз — в ночь после гумпрайма. Тогда он переживал за Тави, корил себя за трусость и, плача от стыда и страха, молился о том, чтобы их дружба осталась жива.