Земля в иллюминаторе

— Интересно, есть ли разница между душами детей и взрослых? Есть ли какая-то особая возможность у звездного ветра, которая касается только детей?

Они продолжали спуск. Улицы здесь были крутыми и тесными, каменистыми, совсем не такими, как в новом Шарту. В сгущающихся сумерках паломники зажигали огни — маленькие плошки с горючим. Пламя этих светильников поначалу было робким, голубовато-белым, но потом, разгораясь, начинало колебаться и вспыхивать снопами мелких красно-оранжевых искр. Люди оставляли огни повсюду, но особенно в тех местах, где кто-то погиб: на поворотах улиц, на голых фундаментах зданий, которые цунами забрало с собой, в зияющих окнах руин, среди развалин, похожих на застарелые кучи строительного мусора. Вверху, на скалах, светились ровным электрическим светом ряды палаток; внизу — разрушенная часть старого Шарту расцветала сполохами живого огня. Темный и заброшенный поселок обрел новую, странную, временную жизнь, превратился в городок призраков.

На одном из перекрестков Хинта потянул друзей в сторону и привел их в темный тупичок. Среди камней угадывались очертания фундаментов нескольких построек.

— Вот дом и двор, где провела свое детство моя мать. И здесь же, вероятно, погиб дед.

Ивара, который последний час казался очень молчаливым, неожиданно повел себя импульсивно.

— Давайте поставим здесь огни. Ведь можно?

— Но я ничего не знаю про погибших здесь детей, — усомнился Хинта.

— Тебе решать, ведь это дом твоих предков. Но могут ли мертвых обидеть лишние огни? Бывают ли лишняя память, лишняя скорбь, лишняя честь?

— До сих пор я мало сталкивался со смертью, — сказал Тави, — но думаю, духи должны быть чище, мудрее и справедливее людей. Ведь они — лучшее, что от нас остается, это подтвердит любая религия. А значит, духов обидят только глупость, ложь и ненависть. Наши огни их порадуют. К тому же, все люди были когда-то детьми. Разве не должна часть ребенка оставаться в каждом взрослом? Твой дед когда-то был мальчиком, как мы, и этот мальчик умер в тот же день и час, что и твой дед. Так почему бы не поставить огни для него?

— В Шарту бы никто так не сделал, — покачал головой Хинта. Между ними повисла разочарованное молчание, и он сдался. — Ладно, мы можем почтить память и других детей. Поставим несколько огней здесь, еще несколько у мемориала, и еще несколько пустим по воде.

— Я сейчас вернусь, — обещал Ивара. Мальчики наблюдали, как он дошел до уличного торговца, продающего плошки и топливо. На фоне освещенной улицы фигура взрослого выглядела маленькой и какой-то надломленной, казалось, он сутулится; на время отступили куда-то вся та предельная ярость и жизнь, которыми этот человек сиял еще совсем недавно.

— Что с ним? — потихоньку отключив Ивару от их канала связи, поинтересовался Хинта. — Он в порядке?

— А ты не понимаешь? Он тоже потерял многих в этой земле. Вот только у его друзей нет мемориала, по крайней мере, с этой стороны Экватора. Никто не приезжает на праздник в их честь. А Ивара так много узнал об их гибели за последние дни. И кто знает, может, завтра он узнает еще больше. Ведь мы пойдем туда, где ходили они. Где-то не так далеко отсюда они попали в беду. Так что эти огни — его способ что-то сделать для них. Пусть не напрямую, но все же. Ему нужно их зажечь.

— Извини, я действительно не понимал. Не подумал. Если ты прав, то я плохо разбираюсь в людях. Хотя это не новость, что ты в них разбираешься лучше меня.

Тави положил руку ему на плечо. Через несколько минут Ивара вернулся к ним — с двенадцатью плошками, тремя бумажными лодочками, зажигалкой и небольшим баллоном горючей жидкости.

— Все правильно?

— Да, — стараясь не выдать эмоций, отозвался Хинта.

Первые три огня они поставили там, где стояли: один — в тупичке, второй — на месте, где когда-то был шлюз соскользнувшего в море дома, третий — в центре двора. Долго, без слов, они смотрели, как танцует и крепнет пламя. Теперь и эта улица была не пуста — она стала частью общего действа. Они стали частью общего действа. И может, чьи-то духи еще на шаг ближе подступили сюда, к порогу между мирами. Пламя почти не давало жара — только свет, при каждом порыве ветра, налетающего с моря, оно плевалось искрами, разделялось на отдельные рвущиеся, пляшущие языки. Когда огонь начал гореть ровнее, они пошли дальше — вниз, в направлении мемориала.

_____

Мемориал был построен в форме остроконечной ступенчатой пирамиды, высотой в три человеческих роста. Ступени — крутые, узкие; над каждой — своя линия барельефов. Нижние ярусы мемориала были посвящены истории Шарту до цунами — их общим мотивом была жизнь. Средние ярусы описывали удар стихии — мрачные, со множеством сцен гибели и уничтожения, их общим мотивом была смерть. Над ними шли два яруса, повествующие о спасении и исходе. А макушка пирамиды была абстрактной — она относилась к будущему, обещала счастье, посвящалась всем надеждам, которые скульптор имел насчет нового Шарту. Во многом эти надежды сбылись, ведь поселок стоял, и люди в нем жили — уже целое поколение минуло со времен катастрофы.