Земля войны

– Тебя зовут Асхаб Хасанов, – ответил Кирилл, – ты родился в селе Хосол 6 сентября 1965 года. Ты воевал с Джамалудином в Абхазии и с Арзо – в первую чеченскую. Ты брал Грозный в 96-м, и ты ушел из него по минным полям в двухтысячном. Остаток войны ты отсиделся директором роддома номер один. Это ты привел Арсаева в роддом.

Асхаб молчал. Почему-то Кирилл совершенно не воспринимал окоченевшего от холода человека, сидящего в одних полосатых штанах на засыпанном снегом бетоне, как раненого или больного. Это был просто труп. Ходячий труп, который, однако, мог убивать и говорить.

– Мы можем как-то договориться? – спросил боевик.

Да, – ответил Кирилл, – мы можем договориться. Меня зовут Кирилл Водров, и я – член Чрезвычайного Комитета по расследованию убийства полпреда Панкова. Еще у меня есть друг. Его зовут Джамалудин Кемиров. Ты знаешь, что он делает с теми, кто был в роддоме, и почему. Скажи мне все, что ты знаешь, и я обещаю, что пристрелю тебя здесь и не отвезу Джамалудину.

Асхаб молчал так долго, что Кирилл решил, что он потерял сознание или не понял, что ему сказали. Потом пленник медленно поднял голову. Веки его поползли вверх, как створки бетонной шахты, и черные глаза глянули в глаза Кирилла с каким-то пугающим выражением.

– Ты член Чрезвычайного Комитета? – спросил Асхаб.

– Да.

Непонятная усмешка скользнула по губам пленника, и он велел:

– Отвези меня к Джамалудину.

***

После того, как вице-премьер Углов возложил цветы на кладбище, он вместе с мэром Бештоя Зауром Кемировым отправился открывать памятник генералу Лисаневичу. Тот долгое время находился в реставрации и наконец вчера ночью вернулся на свое законное место у мэрии.

Они вместе поднялись на гранитные плиты и под прицелом телекамер перерезали ленточку вокруг памятника. Вице-премьер Углов сказал:

– Памятник генералу Лисаневичу – это памятник мужеству и героизму русских воинов. Это памятник всему, что они сделали на Кавказе.

Во время открытия памятника возле первого вице-премьера стояли сотрудники ФСО, в аккуратных серых костюмах и с проводками в ухе. Чуть подальше стояла охрана Заура и оцепление из местной милиции, а за оцеплением народ размахивал транспарантами и кричал «Ура!». Народ впускали на площадь по пропускам, а пропуска всю неделю раздавали на заводах Заура. Тем, кто получал пропуска, говорили, что, если они не придут на площадь с семьями и плакатами, их уволят.

Поэтому женщины и мужчины махали красивыми транспарантами и пускали в небо шарики, а когда журналисты направляли на народ камеры, даже дети начинали кричать так усердно, словно они заблудились в горах.

За народом по всему периметру площади торчали еще человек двести ОМОНа и СОБРа, а за оцеплением во дворе мечети стояли «Уралы» с солдатами внутренних войск.

Тут надо напомнить, что памятник генералу Лисаневичу был расположен как раз против мэрии Бештоя, а с другой стороны площади недавно построили мечеть. Она была раза в четыре больше мэрии и весьма велика для провинциальной мечети.

Мечеть была так велика потому, что делилась на две части. Правая ее половина была собственно мечеть – с куполом, вздымающимся на тридцать метров, голубыми изразцами, низкими люстрами и ковром, расчерченным на молитвенные прямоугольники, левая же половина, окаймляющая дворик с фонтаном, была предназначена для местного исламского института.

Вот в этот-то дворик и въехали военные грузовики, потому что на всей площади не было друтого места, где бы их не было видно телекамерам, и когда триста учеников исламского института пришли в эту пятницу учиться Корану, их не пустили во двор, потому что во дворе стояли «Уралы».

Эти студенты так и остались стоять за оцеплением вместе с другими людьми, которые тоже работали на заводах Заура, но которым не дали пропусков. Эти люди не кричали «Ура» и не махали транспарантами, но со стороны памятника, оттуда, где стояли Углов и Заур, этих людей не было заметно совершенно.

Вообще человеку, стоящему у памятника, трудно было бы поверить, что у горожан Бештоя есть еще какие-то чувства, кроме чувства всеобщего ликования по поводу приезда в их город важного федерального чиновника, и все намеки на этот счет он, на основании свидетельств своих собственных глаз и ушей, счел бы крамолой и вражеской пропагандой, и даже если среди стоящих у памятника нашелся бы такой недоверчивый человек, который не поверил бы всем шести своим чувствам, то он убедился бы в их правильности, посмотрев телевизор; потому что телекамеры тоже показывали то, что было видно из кольца оцепления.

Что же касается брата мэра города, то Джамалудин был с другой стороны оцепления, у самой стены мечети, там, где из кирпичей торчал ровный рядок кранов для омовения.