Земля вращается со скрипом (сборник)

А о чем мне с ним говорить? Я даже имени его не помню. Единственная точка соприкосновения - в прошлом.

Шагаю дальше. Ярко светит солнце. От асфальта пышет жаром.

Меня догоняет Шурбин. Поравнявшись со мной, здорова­ется и тут же заявляет:

- Мне кажется глупым каждый день здороваться. Все эти привет-пока - кому они нужны?! Ох и жара!

Я, глянув на него искоса, говорю:

Все из-за веса. Тебе нужно бегать по утрам.

Он, смахнув капли пота с лица, отвечает:

Я бегаю по утрам... За пивом. У-ух!

Ради него я сбавляю темп.

Идем не спеша. Вразвалочку. Шурбин сообщает:

А я Солованову бутылку водки проиграл. Поспорил с ним, что он не сумеет выучить роль Хлопуши за ночь. Это бы­ло попросту невозможно. Легче было сделать омлет из яиц Фаберже! Но он это сделал!

Омлет?

Выучил роль.

Нонсенс.

Что такое - нонсенс?

Это когда глухонемой покупает себе диск караоке.

Нет, это как раз парадокс.

-А тебе, я смотрю, палец в рот не клади.

- Не только палец.

Навстречу нам плывет, как лебедь белая, стройная краси­вая блондинка лет двадцати. На ней футболка с изображени­ем Че Гевары. При ходьбе ее груди ритмично колышутся, и кажется, что кубинский революционер нервно жмурится.

Мы оба, словно сговорившись, останавливаемся.

Она проходит мимо, обдав пахучим ароматом, и Шурбин ей вслед восхищенно восклицает:

Эх, а кто-то же имеет такую красоту!

Услышав его, она оборачивается:

Имеет! Такой же балбес, как и ты.

И мы возобновляем свой прерванный путь.

- Акунин признался, что женщина, которая матерится, -сексуальна.

Откуда ты это высосал, - спрашиваю.

Прочел интервью в журнале «Афиша».

«Афиша»? Серьезно? А на хрена они это афишируют.

Солнце жарит немилосердно. Мне нравится такая погода.

Я люблю солнце. Я заряжаюсь от него. Как батарейка. А люди кругом страдают.

Снимаешься где-то? - интересуется Шурбин.

Не-а.

Шурбин с трудом скрывает ликование. Все в порядке, не ему одному не прет. Но вот его лицо омрачилось.

Такое у меня предложение сорвалось. Все из-за плохого украинского. Ох, блин! Зачем Господь поселил меня в это па­скудное время в этой паскудной стране!

Для массовки.

Уколол, - говорит он.

Знаю. Это больно.

Ты ведь специально делаешь из себя человека хуже, чем ты есть.

Специально.

Зачем?

Давай быстрее. Опаздываем.

Что мне ему объяснять. Я знаю, что Дуче щупал его на предмет возможной замены, когда я пил, и он дал свое согла­сие. Я знаю, что нажравшись раз, он кричал, что я зазвездился. Знаю, что он жаловался, будто в паре со мной он чувству­ет себя всегда на втором месте, что я подавляю его. А еще...

Однажды утром на радиостанции отключили свет. Вый­ти в эфир мы не могли, и я, от нечего делать, позвонил Шурбину и сказал, изменив голос:

- Вас беспокоят со студии «ТриТэ». Меня зовут Олег Глумин. Я ассистент режиссера по набору актеров. Мы скоро за­пускаем многосерийный фильм о жизни Михаила Булгакова.

У нас с 10-го по 15 июня состоятся пробы на главную роль.Мы хотели бы пригласить на пробы... Леонида Курилко. Вы не подскажете, как его найти?

В ответ я услышал:

- Курилко?.. Э... Я, к сожалению, не знаю его телефона. У него новый номер. Но я ему передам ваш. Сегодня вечером. Он перезвонит.

- Хорошо, - согласился я, обалдевший от удивления.

Номер мой не менялся более трех лет.

Стоит ли говорить о том, что вечером Шурбин и словом не обмолвился о звонке Олега Глумина.

Я не сержусь. Не обижаюсь. Я понимаю его. Стараюсь по­нять. Но подпускать ближе, чем это нужно для совместной работы, не хочу. Мы партнеры. Всё.

Глава тридцатая

Банкет

Собрание прошло на высоком эмоциональном позитив­ном уровне. Подвели итоги. Наметили планы на будущий се­зон. Дуче выдал денежные премии в конвертах. Вновь кто-то попытался поднять вопрос о переименовании театра. Но ме­нять его поздно.

Помню, мы сидели у Бурого и думали о новом названии. Ничего путного в голову не приходило. Вдруг Марина предло­жила: давайте, мол, откроем первую попавшуюся книгу, не глядя откроем посередине и возьмем третье слово третьей строчки. Мы торжественно поклялись, что какое бы ни было слово, оно и станет названием нашего коллектива. Сказано -сделано. Бурый берет книгу, раскрывает...

Слово... распирало.

Чего?

«Меня снова распирало чувство гордости». Распирало.

А че, - говорю, - нормально. Киевский театр итальян­ского происхождения «Распирало»...

В заключение Дуче толкнул речь. Среди прочего он сказал:

- Зритель голосует ногами. В этом году на большой сцене мы сыграли девяносто семь спектаклей. И на всех спектаклях, не только премьерных, были аншлаги. «Черный карат» - ком­мерческое объединение. И мы доказываем, что с помощью теа­тра можно зарабатывать деньги. Но следует помнить, что мы находимся в самом начале пути. И в следующем сезоне надо бу­дет работать еще больше и еще лучше. Зритель любит нас. Ве­рит нам. Мы должны оправдать зрительские доверие и любовь.

Потом был банкет.

Мы провозглашали длинные смешные тосты, выпивали и закусывали.

- В идеале... - повторял во главе стола Дуче, - это в идеале...

- Что он говорит? - спросил меня Волос. - Ничего не слышно.

Он говорит: Вуде Ален, - отвечаю. - Вуди Ален.

Ладно, - сказал Волос. - О чем я до этого говорил?