Земля забытого бога

Друзья, что появлялись и исчезали, имели только три желания – выпить, потусить и снять девочку. Из жизненных ценностей Николай видел у них лишь деньги, тачки и понты: хвастовство и выпячивание самых незначительных успехов. Разговоры о политике и женщинах заканчивались ничем, их тусклый разум не мог осветить мрак огромного котлована непонятно зачем полученного существования.

Книги, которые Николай от безысходности поглощал пачками, либо были запутанны и непонятны, либо пестрели прописными истинами, вроде тех, что содержатся в Новом Завете. Но в жизни эти истины никто не торопился возводить в ранг законов. Поэтому Николай и решил, что все истины, мораль и прочее, о чем написаны эти толстые тома, – всего лишь обман, попытка облагородить настоящую, некрасивую, тупую и никчемную жизнь.

В жизни определены лишь две точки, соединенные линией, – рождение и смерть, а всё, что между ними, – лишь путь от одной точки к другой. А раз так, то надо сделать этот путь правильным. Но как ни старался Николай найти путь, соответствующий общечеловеческим ценностям, у него ничего не получалось. Конечно, легко учить нравственности, когда у тебя есть власть и деньги, а вот когда их нет – как жить? Поддаться на увещевания, несущиеся с трибун, поддерживаемые не сходящим с экранов зомбоящиков патриархом? Мол, будьте честны, добры, нестяжательны, любите Родину и не берите взяток, и вы проживете жизнь в праведности и бедности, но к старости получите пенсию и спасение души. На пенсию вы еще протянете немного, а душа уже застрахована.

Нет, Николай не верил этим сказкам ни на грош. И выход, что он нашел, был лишь один – нужны деньги, как эквивалент его ума и праведности его жизни. Но зарабатывать деньги путём, предложенным обществом, было смешно и нереально. Общество давало лишь возможность не сдохнуть до пенсии, государство обдирало людей как липку, блюдя свои интересы. Оставалось искать деньги другими путями.

Сотни криминальных способов блестящему уму Николая претили, а найти способ лучше было непросто. Но еще тяжелее было прозябать в обществе, отравленном ядом потребления и полного невежества. Николай со временем стал абсолютно нетерпим к людям, все реже выходил из дома и в конце концов сообразив, что так он станет слабым подобием Перельмана, решил уехать в места, где жизнь была проста и понятна, люди добры и вечно пьяны, а его знания и навыки станут необычайно значимыми – в деревню.

В деревне все было тихо и спокойно. Ремесло кузнеца Николай освоил при помощи интернета, ничего сложного в нем не было – знай засыпай уголь и качай меха. Тем более что кузнечной работы местным жителям много было не надо – не то время, когда мастеровые в поту изнывали у горнов, куя подковы, плуги и прочий нужный в хозяйстве инвентарь. Лошадей в избранной для проживания Николаем деревеньке давно уж не было, а кузнечные работы требовались лишь изнывающим от безделья дачникам – им он зачастую отказывал – и местным, не знающим, как бы сварить пару шестерен от видавших виды тракторов, которых тоже было раз-два – и обчёлся. Ради интереса Николай сковал пару ножей, топорик, порадовался, что всё получилось, а в деревенской среде прослыл человеком знающим и рукастым.

Дачники все здесь были поначалу из местных, переселившихся в город на заработки, чужой народ появлялся на раскинувшемся между просторами широкой Камы и залива полуострове лишь в жаркие дни. А так деревня делилась речкой на два района, старый, собственно Шемети, возникший еще в восемнадцатом веке, и новый, Камский, построенный во время освоения нефтеносного Полазненского месторождения в середине двадцатого, и была довольно тихим и архаичным поселением. Это Николаю нравилось, ничто не отвлекало от мыслей о сравнительно честных способах добычи денежных знаков. В тиши этой пасторали Николай, пользуясь полученными на просторах интернета знаниями, обнаружил, что местность между его деревней и текущими в Каму чуть северней речками с почти неприличными названиями Малый и Большой Туй, была местом находок артефактов довольно нескромной ценности. Встречалось и серебро, и даже золото древней эпохи великого Ирана, а кроме того, уже легендарный в Пермском крае «звериный стиль», изделия из бронзы, столь любимые музейщиками, – Николая они мало интересовали, – а еще больше – коллекционерами старины, которые готовы были отдать за никчемную безделушку тысячелетнего возраста немалые деньги.