Земля забытого бога

– Спасусь я или нет – не твоя забота, епископ. Все в руках великого Ахуры Мазды. А он милостив. Даже когда первый говорящий с ним, царь царей Йима, отказал Ахуре в проповеди слова святого людям, Ахура Мазда не сделал ничего, что делал ваш бог, он не посылал на землю потоп, он не сжигал людей, он не мстил за неверие и отказ от принятия законов его, Ахура просто дал Йиме право взращивать землю, стада и людей, дал время, всемилостивейший, и лишь второй, Заратустра, внес в мир слово божие. А третий, говорящий с богом, будет последний. И его время еще не наступило, ибо после него придет конец материальному миру, пагубному и несправедливому, и наступит время, неподвластное разуму, но справедливое для праведных душ, что выбрали путь добра. И может, я и нарушу равновесие своего пути, но слово жены моей Мириам не может быть выше моего, хоть она и дочь императора. Наступит время, мои воины войдут и в ваш святой Иерусалим, и в великий Константинополь. А поэтому, епископ, дабы не вносил ты смуту в моем царстве, повелеваю казнить тебя. А ты, великий маг, будь более изощрен в словах, ибо та же участь может постичь и тебя. Мое царство же останется под священной Авестой, данной нам через пророка Заратустру самим Ахурой, так я повелеваю и на веки вечные.

Великий маг отступил при таких словах в страхе, а епископ, уводимый стражей, кричал на греческом проклятия и призывал Мириам. Но стены дворца глушили его вопли.

Я же был удовлетворен решением шахиншаха, мудрейшего мужа великого царства своего.

Шло время, а время – это то, что или позволяет достичь желаемого, или рушит надежды и уносит материальное в небытие, а души к полям, где царит Ахура. Мне, как казалось тогда, время подарило то, к чему я стремился. Я почти забросил Бехистан, проводя время с Ширин, которая все больше и больше привыкала ко мне. Лишь ее послания шахиншаху, наполненные любовью и нежностью, отравляли мое существование, но я упрощал их, пользуясь тем, что письма были лишь устными. Часть посланий шахиншаха я не довозил, пряча слишком страстные в песке, закапывая ненужные слова, способные возбудить великолепную Ширин. Она же всё больше привязывалась ко мне, с радостью принимая в своих шатрах, раскинутых в разных землях, и, наливая вина, расспрашивала обо всем, хмурясь лишь тогда, когда слушала о Мириам и её епископах, которые, несмотря ни на что, всё в большем количестве появлялись в землях Ирана. Я видел, что слова о Мириам доставляют Ширин страдания, но упорно рассказывал ей, стремясь оттолкнуть ее от шахиншаха. Иногда мне казалось, что это удается. В одну из ночей Ширин ласково сказала мне, что я могу переночевать у нее в шатре, я с радостью согласился. В эту ночь страстные губы Ширин коснулись моих, разгоряченных страстью, она танцевала возле меня, возлежащего на царственных подушках, ее туника спала с плеч, обнажая груди, что были, как два граната, белую атласную кожу, мраморный живот. Я потерял дар речи, я был поглощен дэвом, я не смог сдержать желаний, а Ширин в ту ночь позволила мне почти всё. Мрачный дэв страсти завладел моей душой и моим телом тогда и не отпускал, затмевая рассудок. Мы были вместе семь дней, семь дней я был на вершине счастья, а Ширин вложила мне в уши то, о чём я сожалею сейчас. Каждую ночь после всего она шептала мне про ненавистную Мириам, внушая, что та недостойна быть царицей, и ради Ширин я должен сделать царство вновь великим, а шахиншаха свободным.

Я слушал ее голос, поддаваясь чарам любви, Ширин была со мной и клялась, что будет со мной всегда, даже если шахиншах сделает её своей женой. И это будет лучше, потому что мы будем встречаться чаще, а не наездами в шатре, как сейчас. Моя душа, захваченная дэвом, не сопротивлялась, она хотела лишь одного – быть вечно с прекрасной Ширин. Когда в следующий раз я приехал к ней с посланием от Хосрова, она не пустила меня на порог, узнав, что я ничего не сделал, чтобы Мириам исчезла. Я молил ее, я стенал у занавеси шатра, я лил слезы на песок, но Ширин была тверда. Наутро, выйдя ко мне, она дала сосуд, запечатанный пробкой.

– Вот, Настуд, это то, что поможет нам быть вместе. Подлей этот напиток в чашу Мириам, и я войду в Бехистан. И там, в Бехистане, мы вновь будем вместе. А иначе забудь про меня, ты слаб, а принцессы не любят слабых. Будь силен, Мириам уйдет в райские кущи, а мы будем наслаждаться друг другом вновь. Разве ты не был счастлив со мной?

Я, одержимый дэвом, на коленях полз за Ширин, стеная и обещая ей выполнить все, лишь бы быть с ней. Я взял сосуд, несчастный, и поскакал обратно, жаждая только вновь оказаться подле Ширин, ласкать ее тело, принадлежать ей, обладать ею.