Земля зеленая

Андр Осис не горевал, но и не радовался. Вечера становились все длиннее, ночами в Вайнелях не молотили — для чтения самое хорошее время. Иоргис Вевер переплел газеты «Маяс Виесис» и «Тевия»[62] за первое полугодие, принес домой лампу с блестящим жестяным кругом, такую же, как в Бривинях. Но читать Андр не шел. Что делал он в своей клети, никто сказать не мог, — двери всегда закрыты, даже свечи у него там не было. У Иоргиса тоже пропало желание сидеть у светлой лампы; рубанок и резец по вечерам оставались на кухне нетронутыми. Долго лежал он с открытыми глазами, смотря на потолок и слушая, как Альма одна, недовольно посапывая, ворочается в постели.

Нет, Иоргис Вевер не уступал: Андр сам должен отнести барону арендную плату.

— Ты должен выходить из дома и встречаться с людьми, — говорил он. — А то еще получится, что ты, как сыновья Викуля, будешь на чердак убегать и у трубы греться.

«Как сыновья Викуля, — усмехнулся про себя Андр, когда пересек железную дорогу, чтобы мимо станции, прямо через ельник выйти на большак. — Как будто сам был лучше! Посмешище всей волости. Жилой дом доделать не может, косогор не вспахан, — порос щавелем и чертополохом…»

Не помнил уже о том, что именно он этой осенью должен был вспахать косогор и засеять рожью. Чем дольше жил в Вайнелях, тем более чужими они становились. В нем не пробуждалось ни малейшего сознания, что и ему здесь кое-что принадлежит и ему будущее что-то сулит. Вот и сейчас, шел в имение, как на тяжелую барщину. Такой же робкий и боязливый, каким был и раньше, — просто боялся этого фон Зиверса, о котором хозяин Бривиней говорил с усмешкой и даже немного презрительно.

Барон жил в своем старом замке. Новый, дальше, на круче над Даугавой, уже наполовину отстроен, хотя леса еще не сняты. Главная башня до того высока, что с нее он мог обозревать все свои владения до самых Рандан, — так уверяли в волости. Вокруг большой башни высились три поменьше с какими-то странными выступами и ломаными линиями. Со стороны Даугавы тянулась галерея с шестью колоннами, соединенными овальными сводами. В замке проемы окон, заостренные кверху, еще пустые, без рам, но внутри ярко блестел огонь, там что-то гулко ковали. Вся постройка полна хаотического шума. Вокруг куч известняка, кирпичей и гравия набросаны доски и железные балки. Прямо к Калнамуйжскому озеру прорыта глубокая узкая канава под водопровод.

Чудесный вид открывался с этого берега на Даугаву, на окраину Клидзини и дальше — на Курземский бор. Стиснув зубы, окинул все взглядом Андр. «Ишь, дьявол! Засел здесь, в самых красивых местах Латвии, неизвестно откуда залетевший ворон. Ты, бедняк, надрывайся, работай, на четвереньках ползай, если ноги не держат, собирай копейку к копейке, чтобы он мог выстроить это гнездо, напоминающее старые времена меченосцев. И приходи к нему с замирающим сердцем, будто ты у него, а не он у тебя что-то украл…»

Андр Осис хотел плюнуть, но во рту пересохло, губы только беспомощно чмокнули. Со двора, обращенного к Даугаве, крутая узкая лестница вела на второй этаж старого замка, прямо к кабинету барона. Здесь уже ожидали четверо таких же арендаторов; усевшись на ступеньках, один над другим, они перешептывались. Сверху, из-за двери, доносился сердитый голос, там барон, кажется, пробирал пятого.

Арендаторы встретили Андра немного насмешливо. Молодой Вайнель впервые пришел в имение. «Это надо отметить, нельзя не вспрыснуть такое событие; на обратном пути непременно нужно сделать крюк и всем зайти к Рауде…» Молодой Вайнель неумело отшучивался, прислушиваясь, как барон отчитывал нерадивого арендатора.

Он вышел из кабинета с таким видом, будто его не только отругали, по и выпороли. Даже не приостановился, ничего не хотел рассказать, протопал вниз по лестнице и долго отворял дверь, словно ожидал, не позовут ли обратно, — должно быть, согласен был, чтобы его еще раз отругали, только бы не возвращаться домой с плохими вестями.

Андру казалось, что те четверо слишком долго задерживаются у барона, хотя на самом деле прошло лишь десять — пятнадцать минут, не больше. Наконец и он вошел, почти такой же растерянный и испуганный, как в тот день, когда мать вела его к священнику на экзамен.