Земля зеленая

На перроне давка была еще сильнее. Поезд стоял на втором пути. Перед ним выстроились в ряд четыре кондуктора, дальше в темноте, казалось, был пятый, оттуда доносились сердитые выкрики на русском языке. Кондуктора были без пальто, в форменных тужурках и высоких сапогах; судя по их воинственному виду, они были расставлены для того, чтобы отгонять каждого, кто вздумает приблизиться к поезду. Это не имело успеха, десять или пятнадцать напористых пассажиров уже успели прорваться ко второму пути, видно было — никакая сила не удержит их от того, чтобы вломиться в вагон. Проводники ничего не могли поделать, только размахивали руками и кричали: «В задние вагоны! В задние вагоны!» Люди со свертками, корзинами и мешками бежали к хвосту поезда, исчезая в темноте. Только какая-то старуха с большим белым кулем на спине с разбегу попыталась взобраться на подножку вагона тут же напротив станции. Но это был вагон второго класса — кондуктор успел подскочить и с яростными криками оторвать ее от поручней, будто она собиралась поджечь поезд. А из темноты со стороны хвоста неслись уже гневные возгласы: «В передние вагоны! В передние вагоны!» И все четверо кондукторов, махая руками, принялись кричать: «В передние вагоны! В передние вагоны!» Толпа помчалась туда, где в темноте тяжело пыхтел локомотив, — неслись так, будто до отправления оставалось не пятнадцать минут, а только полминуты. Постепенно толпа редела, некоторым все же посчастливилось попасть в хвостовые вагоны; старуха с белым кулем поплелась вдоль состава, охая и призывая на помощь боженьку.

Хозяин Бривиней поспешил отъехать от станции, пока не помчались вскачь клидзиньские извозчики со своими пассажирами, они могли задеть за ось и опрокинуть телегу. Переезд закрыт, три подводы уже стояли у шлагбаума, но Кугениек пропустит только тогда, когда уйдет поезд; на углу будки, покачиваясь, висел зеленый фонарь. В лавке Миезиса еще горел свет, значит, восьми часов еще не было. Светилась и стеклянная дверь аптеки, на полках поблескивали белые фарфоровые банки с синими надписями. Лупаты зажгли лампочку, маленькую и красную, как волчий глаз, при свете ее виднелась седая борода Карла и пухлые руки Иоргиса, штопавшего рукавицы.

Когда скрылись станционные огни, можно было видеть, насколько непроглядна ночь. Тьма так плотно окутала землю и была такая густая, что, казалось, ее можно ощупать, если снять варежки. Серую полосу дороги удавалось разглядеть только перегнувшись с телеги — удивительно, как могла лошадь видеть и шагать так быстро и уверенно. Черный громоздкий остов недостроенной лавки Рийниека можно было бы рассмотреть, но Бривиню это ни к чему, ему все равно, стоит он там или обвалился. Внизу, в старом доме, очень светло — всем известно, что Рийниек привез из Риги великолепную пятнадцатилинейную лампу с белым абажуром. Пусть у него горит хоть пятидесятилинейная, Бривиню до этого нет ни малейшего дела. С горки Рийниека он уставился в ту сторону, где должны находиться Викули. Если взглянуть днем немного влево от них, будет виден ряд кленов вдоль усадебной дороги Межавилков — это так привычно и неопровержимо, что Ванаг странным образом видел их и сейчас, чего никак не могло быть на самом деле. Но ему и не нужно было смотреть. Ведь в конце усадебной дороги Межавилков всегда возвышались деревья Бривиней с широкой кроной старого вяза посредине. А жилой дом прятался за горой в глубине яблоневого сада; но теперь, осенью, когда деревья на берегу Диваи осыпались, выступал наружу угол старого хлева. Только один угол со сползшей вниз соломенной крышей, похожей на сломанное крыло ястреба… Нет, все это глупости и пустое воображение! Ничего отсюда не видно… Если бы на той стороне было светло, то вяз, конечно, нельзя не увидеть. Но теперь ночь, темная осенняя ночь. Густая тьма — хоть глаз выколи…

Телега загремела по дивайскому мосту, — Бривинь даже привскочил, так перепугал его внезапный толчок и грохот. Ну, конечно, темно, как в аду. И холодно — в лицо дул резкий ветер, пробирала мелкая дрожь. Лошадь бежала домой бодро, неприятна была эта быстрая езда, когда спешить все равно незачем. Кто-то ехал навстречу. Пегая Бривиня со звездочкой на лбу была единственная из бривиньских лошадей, которая не любила уступать дорогу даже клидзиньским извозчикам и сворачивала в самый последний момент. Править теперь опасно, лошадь лучше знала дорогу. Бок о бок проехал встречный, чужая лошадь дохнула на Ванага теплым дыханием, оси повозок зацепились, слышно было, как встречная телега со стуком отскочила в сторону. На ней кто-то заворчал, как бы спросонья. Непонятно почему Ванаг вдруг обозлился.

— Чего спишь на большаке? — крикнул он во тьму. — Выспаться можешь и дома! Что?..

Ему показалось, что тот прокричал что-то или собирается крикнуть. Одной рукой подобрал вожжи, придерживая лошадь, а в другой сжал кнут. По встречный промолчал, вероятно, испугался, слышно было, как стегнул коня и уехал рысью.