Земля зеленая

Из большого дома выплыла его владелица, рослая и тучная, с двойным подбородком, с высокой прической на голове. На солнце блеснули брошки и золотые серьги с зелеными подвесками. Лицом госпожа Фрелих почти такая же белая, как ее ночная кофта, унизанная крупными перламутровыми пуговицами. Подняла удивленно брови, будто впервые заметила посторонних, хотя очень хорошо видела, когда они шли по мосткам. Гости встали поздороваться. Это выглядело весьма воспитанно, и госпожа Фрелих, очевидно, осталась почти довольной. Старик интересовал ее мало, но тем тщательнее она оглядела Андра, который должен остаться здесь. Даже кругом повернула, чтобы оценить его со спины. О самом пока ничего не сказала. Пиджак ее не удовлетворил. Фуй! Это, должно быть, шили в деревне. Такой грубый и безобразный. В Агенскалне таких называют лимбажскими Янами.[100] Разве у папаши нет денег и он не может купить что-нибудь получше? На базаре Берга довольно приличный костюм стоит пятнадцать рублей. Конечно, не особенно добротный и ноский, но выглядит шикарно. Впрочем, не обязательно брать у Берга — у Марии в любом магазине знакомство.

Андр стоял красный, как пион. Анне было жаль его, по чем она могла тут помочь? Госпожа Фрелих объявила, что сегодня ждет гостей к обеду. Заранее она не предвидела их приезда и, возможно, угощений будет маловато, но как-нибудь обойдутся. Бульон она уже поставила вариться, шморбратен — в духовке, осталось только сбить химмельшпайзе.

Бульон и шморбратен… Андр Калвиц совсем упал духом. А когда услышал про химмельшпайзе, сердце окончательно отказало. Просто беда! Промелькнула в голове шальная мысль, нельзя ли как-нибудь сбежать от этого страшного обеда, хотя бы живот заболел. Но живот не болел и никакого спасенья не было.

Госпожа Фрелих обошла вокруг своей цветочной клумбы и грушевого дерева. Все пять груш на месте, там, где они и должны висеть. Но на песке лежит сорванный желтый цветок анютиных глазок, — должно быть, кто-то просунул тоненькую ручку сквозь щель оградки и сорвал. Госпожа Фрелих кинула гневный взгляд на трех маленьких шалуний, но ради гостей сдержалась. Девочки забрались на скамейку и смотрели через забор на двор Матиса. Подошел и Андр полюбопытствовать.

Двор Матиса походил на полукруглую песчаную яму. В самой глубине, у сарайчика, лежала перевернутая лодка с необычайно длинным килем. Лодка только что выкрашена красными, зелеными и белыми полосами. Крепкий и очень подвижный юноша в полосатой фланелевой тельняшке, с голой грудью и загоревшими до плеч руками, посвистывая, золотил на носу надпись: «Saxonia». Вдруг он перестал свистеть. Три проказницы над забором трещали, как воробушки, передразнивая и надсмехаясь. Парень постарался сделать вид, что не слышит, но это требовало слишком большой выдержки даже и от такого загорелого спортсмена, «Слышь, слышь», — прочирикала одна шалунья. «Бренц, Бренц», — дополнила другая. Матис не откликался. Тогда грянул хор в три голоса: «Матис, Натис, черт те схватит, с лодки стащит, за собой потащит!»

Это было уже слишком. Банка с красками и кисть покатились на песок, мастер схватил двумя руками валявшийся рядом чурбан и запустил в забор. Грохот раздался на весь Агенскалн, но шалуньи исчезли, как только он нагнулся за чурбаном, и теперь ликовали, прыгая вокруг клумбы. Матис заметил над забором голову Андра, погрозил кулаком, прокричал что-то по-немецки. Андр не понял — в «Переводчике» Шписа не было немецких ругательств, но отпрянул от забора не менее быстро, чем девочки. Совсем тяжело стало на душе. Эх, не годится он для городской жизни и никогда годиться не будет. Горожанином надо родиться, как эти три шалуньи, а деревенского никогда не переделать. Совсем подавленный, присел он на скамейке у домика, нахлынула тоска по Марте и матери, по гнедому и лесу в Силагайлях… Зачем он так легкомысленно бросил все это?

Анна услышала шум и догадалась, в чем дело. Вышла из домика, побранила Марту, а двух ее подружек в наказание отправила домой.

— Просто беда с такими соседями! — пожаловалась она.

— Но он ведь не задевал их, — защищал Андр Матиса.