Земля Злого Духа

Людоеды! Менквы! Тут и думать нечего, все очень хорошо видно… Значит, людоеды захватили их в плен, зачем – понятно. Сожрать, зачем еще-то! Для чего-то иного эти мерзкие тупые созданья пленных не брали… ну разве что девушек – позабавиться перед тем, как сожрать! Ах, Настя, Настя…

Надо что-то придумать, придумать что-нибудь… Иван едва сдержал стон: хорошо зная менквов, по поводу своей – и Настиной – дальнейшей судьбы молодой человек никаких иллюзий не строил. Нужно было просто вырваться и бежать, бежать, поначалу – куда глядели б глаза, лишь бы подальше от похитителей-людоедов… О Боже! Менквы, что же, умели долбить лодки? Что-то в их вонючих становищах ни одной лодки атаман лично не видел, да и другие казаки ни о чем таком не докладывали. А это ведь немалое искусство – не так-то просто сладить хорошую однодревку, прочную и вместе с тем легкую, вместительную. Да и управлять ею, особенно ночью, тоже не так-то легко.

Эта вот – довольно большой челнок, вместительный, кроме пленников, еще и двое гребцов менквов слаженно машут веслами… и еще должен быть человек на корме: направлять лодку широким веслом, задавать темп гребле.

Ну, вот он…

Еремеев приподнял голову… и вздрогнул, неожиданно для себя встретившись взглядом с сидевшим на корме неким запредельным существом – явно не менквом… а каким-то выходцем с того света… Ну и ну! Вот так кормщик! Весь какой-то высохший, на груди – ожерелье из змеиных и птичьих голов, а вместо головы – череп! Ослепительно белый, с пугающе пустыми глазницами… впрочем, нет, глаза все-таки имелись – обычные глаза, небольшие, сверкающие в свете луны пристальным вниманием и злобой.

Так это никакой не череп, ага… вернее, череп, но… Маска!

Сидевшее на корме челнока существо, недобро взглянув на пленника, внезапно подняло руку, что-то негромко сказало…

И веки Ивана внезапно налились тяжестью, голова же со стуком упала на днище лодки. Атамана вновь сморил сон, а Настя так и не проснулась.

Мерно гребли менквы, и узкий челнок неслышно скользил по темным водам озера, пока не свернул в узкую, заросшую по берегам непроходимым лесом протоку. Где-то впереди послышался угрожающий рев… Существо в маске-черепе, привстав, что-то гортанно крикнуло. Рев перешел в глухое ворчание, стих…

От этого рева Иван снова проснулся, но теперь уже вел себя похитрее, не дергался, не поднимал голову, просто слушал и – насколько мог – смотрел.

Сверху что-то блеснуло – свет луны отразился в ужасных, налитых кровью, глазах поганого чудища – омерзительного двуногого дракона с огромной, усыпанной зубищами пастью! В драконе этом, впрочем, ничего такого необычного не было, казаки уже повидали подобных немало и немало постреляли. Необычным было другое: широкий блестящий ошейник на толстенной шее зверюги! Ишь, как сверкнул… Господи… он что, золотой, что ли?

Чудовищная тварь явно подчинялась кому-то, кто-то закричал на нее из тьмы, словно погонщик на быка или лошадь… зверюга отошла, зашипела, отвалился, едва не упав в протоку, какой-то большой валун… за валуном протока продолжалась и дальше, только уже под землею, в длинной и узкой пещере, уходящей во тьму и освещенной тусклым пламенем факелов, отражавшихся в темной воде дрожащими оранжевыми звездами.

Сидевший на корме демон в маске из человеческого черепа, видать, снова почувствовал неладное, привстал и опять что-то крикнул… Атаман вновь впал в сон и уже не видел больше ни расширившейся пещеры, ни подземной пристани, ни вырубленных в скале ступеней, ведущих куда-то наверх.

Вырвавшись из лощины, сверкая саблями и наконечниками пик, летел по степи удалой отряд сотника Ивана Еремеева. Летел на врага – латных литовских ратников, с криками «За Русь-матушку!» и развевающейся небесно-голубой хоругвью с вышитым золотом изображением Божьей Матери.

– Постои-и-им за Русь! С нами Господь и Богоматерь!

Литовцы тоже что-то такое кричали, а где-то вдалеке, за кленовой рощицей, запоздало рявкнули шведские пушки. Выстрелы их опоздали, да и далеко они остались – слева, в балке… пущай! Латникам уже ничем уже не могут помочь…

А ведь могли бы! Коли б не хитрость сотника Еремеева – могли б… Впрочем, у Ивана и еще одна хитрость имелась…

Вот слева показался осинник, завалы, кусты…

– Труби! – на скаку обернувшись, яростно крикнул Иван.

Верный оруженосец Яким придержал коня и, выхватив рог, затрубил…

Кусты у бурелома зашевелились, грянул дружный залп, выбив из седел не менее дюжины литовцев! Вылетели из седел, повалились, грохнулись оземь – и латы не помогли. Да и не могли помочь – против мушкетной-то пули!

– С нами Господь!

Взмахнув саблею, молодой атаман повел свою сотню в атаку на поредевших врагов. Две рати сшиблись. Послышались крики ярости, зазвенели сабли… а вот кто-то выстрелил из пистоля…

Бабах!!!

Пуля пробила кирасу одного из литовцев, и буланый конь его, молодой, видать еще не привыкший к грохоту боя, заржав, помчался куда глядели глаза, унося с собой своего застрявшего в стременах всадника.