Земля Злого Духа

– А ведь правда и есть! – ахнул отрок. – Как же я сразу-то не приметил: корзины-то менквы делать не умеют! Значит, не их корзины-то, да-а. И вокруг хижины слишком уж чисто – ни костей, ни… эгм… того, что люди из себя выделяют. Жили бы там менквы – все вокруг загажено было б, да-а! И череп – слишком уж он был поцарапанный, пыльный, а менквы мертвым головам поклоняются, берегут.

– Я тоже об этом подумал. – Почесав бороду, Олисей передернул плечом. – Да как-то в голову не взял.

Выслушав всех, Еремеев протянул руку к березовому туеску с серой крупною солью, той самой, что недавно взяли в становище людоедов:

– Говорите – соль?

– Соль, соль! – неожиданно выкрикнул Маюни. – Мы ведь все о ней говорили, думали – как раз тогда соглядатай на драконе летал, Силантий-десятник его видел. Тот колдун мысли наши и подслушал, да-а! А потому уж сир-тя подсунули соль. А мы и взяли, да-а. И вот что вышло!

– Значит, соль… Испытаем на ком-нибудь?

– На мне испытайте! – без колебаний вскочила на ноги Устинья. – Только свяжите сперва крепко-накрепко.

Ослоп ухмыльнулся:

– Не боись, девица, свяжем как надо.

– Стойте, стойте! – поспешно замахал руками юный остяк. – Меня лучше берите, я не такой сильный, как… меня легче связать, да-а… Вот! – Подскочив к Михейке, отрок протянул руки. – Вяжи!

– Нет! – неожиданно возразил отец Амвросий. – Ты, парень, внук волхва и сам волхв – вдруг да не подействует на тебя или подействует, да не так? Рисковать не будем. Устинья, дщерь моя, ты хорошо подумала?

– Да, батюшка.

– Ну, подойди…

Подойдя к священнику, девушка опустилась на колени и наклонила стриженую голову. Священник тихо благословил, прочел молитву… Михейко Ослоп взял веревку…

– Нет! – подскочил Маюни. – Я сам свяжу. О, великий Нум-Торум… Не сильно туго, Ус-Нэ?

– Нет, – неожиданно улыбнулась девчонка. – Не сильно.

– Ну… – Вновь потрогав шрам, Еремеев подхватил туес. – Вот те соль…

– Да что голу-то соль есть? – ахнул Михейко. – Дайте вон рыбину…

– Не надо рыбы, – тряхнула темною челкой Устинья. – И одной соли хватит. Маюни, давай-ко, положи… на язык.

Отрок живенько насыпал соль – чуть-чуть, щепоточку; девушка улыбнулась, проглотила, прикрыла глаза…

– Эй, эй! – осторожно потрогал ее за плечо отец Амвросий. – Ты, дщерь моя, просто так не сиди – рассказывай: что да как. Голова не кружится ли… да что тебе видится?

– Не, не кружится. – Устинья подняла веки. – Только пить хочется, с соли-то.

– Сейчас, сейчас, принесу водицы! – Схватив пустой котелок, Маюни бросился к озеру.

Священник ласково погладил девчонку по голове:

– Так что ты видишь-то, дщерь?

– Вас всех вижу… вижу, мальчишка к воде побежал…. – Синие глаза девушки вдруг заволоклись серебристо-сиреневой поволокою, словно в глубине их вспыхнуло неистовое колдовское пламя.

– Вижу, вижу… все-ех! – Устинья с неожиданной силою дернулась, облизала губы и зыркнула вдруг на священника с такой жуткой яростью, что тот попятился, забыв про молитву и крест. – А-а-а-а! Кат строгановский, Онфимко! Ты зачем батюшку мово замучил, пес? Отвечай! Живо! – Девушка истошно закричала, рванулась, глянув на атамана. – А-а-а-а!!! И ты здесь, Семен Аникеевич?! На пленницу опозоренную пришел взглянуть! Мой полон – твоих рук дело, твоих… Не пошли ты меня тогда на торг… Ишь ты, Евдокию Лачинову, деву боярскую, в жены взял… молодуху – старик! Знаю, меня хотел, да я… да и род Лачиновых познатнее моего будет. Ах, Семен Аникеевич!!!

Устинья уже кричала так, что хотелось зажать уши, уже ясно все стало – соль! На ней, на соли людоедской, заклятье.

– Вижу, вижу толпу разъяренную! Все люди посадские: Митька Амросов, щитник, Костька Сиверов из артельных людей… солевары, рыбники… Все сюда, сюда, к хоромам твоим воровским, неправедным! Не спастись тебе, Семен Аникеевич… Беги, беги, старый дурень, а то поздно будет! Народец-то разъярен, с кольями, с топорами, с ножами… А неча было выпендриваться! Вот те кареты твои! Вот те хоромы! Ой, дурак, дурачинушка, ты что на крыльцо-то вышел? Кто те сказал, что посадские тебя уважают, все знают – что вор! Какое ж вору почтение? Разве только от тех, кто прикормлен, – от дворни… Ой, не верная у тя дворня, Семен Аникеевич! И жена твоя Евдокия давно на младого приказчика смотрит… на что ты ей, старый пес, нужен?

– Давай, отче Амвросий! – что есть мочи закричал Еремеев. – Твори молитву, твори! Как бы худа с девой не вышло!

Священник поднял крест:

– Силою слова Господня заклинаю тебя, дщерь…

Маюни схоронился невдалеке, за березками – чтоб не мешали. Вытащил бубен, ударил:

– О, Мир-суснэ-хум… О, Колташ-эква, мать – сыра земля… умм! Умм! Умм!!!

– Ага, Семен Аникеевич! Рвут тебя, ворюгу, рвут, палят хоромины… Огонь! Огонь! Кровь! Страшно-о-о-о!

Устинья вновь задергалась, извернулась, укусила Михейку за руку, хотела и священника цапнуть, да, наткнувшись взглядом на святой крест, вдруг замерла… головою поникла, заплакала…

– Нет мне теперь жизни, нет… боярская дочь… оболганная, опозоренная… И рода моего нет – все Строгановы, подлюки… Отомщу, ух, отомщу-у-у… у-у-у-у….

– Силою животворящего сего креста, спаси, Боже-е-е…