Земляничный вор

Дама была высокого роста, с очень длинными светлыми волосами, но волосы у нее были какого-то необычного серебристого оттенка. На мгновение мне показалось, что она совсем молодая, может, почти моя ровесница, но потом я поняла, что на самом деле она старая – ей лет пятьдесят или даже больше; а то, что я приняла за рукава из яркой набивной ткани, оказалось татуировкой – ее длинные голые руки были сплошь покрыты татуировкой, а пальцы унизаны множеством серебряных перстней. Мне захотелось рассмотреть также ее туфли, но, опустив глаза, я увидела лишь края длинных черных брюк свободного покроя; из-под них, правда, выглядывало что-то похожее на ступни, но я могла бы поклясться, что на самом деле это никакие не ступни.

– Привет, – сказала дама. – И кто же ты такая?

Я издала негромкий галочий клич.

– Выглядишь ты, пожалуй, слишком юной, чтобы посещать подобные салоны. – Она улыбнулась, а мне вдруг снова вспомнилась сорока – сороки ведь тоже ужасно любят всякие блестящие вещи.

Я пожала плечами и еще разок огляделась, потому что никак не могла понять, какой же магазин здесь теперь будет. Потом я снова уставилась на тот кусок ткани под стеклом и негромко вопросительно пискнула по-птичьи.

Дама-сорока опять улыбнулась и пояснила:

– Это один из моих любимых дизайнов. Земляничный вор, работа «Моррис и компания». Я его в антикварном магазине отыскала.

Земляничный вор! Мне ужасно захотелось объяснить ей, почему эти два слова сразу вызвали у меня желание подпрыгнуть от удивления, но я понимала, что смогу это сделать, лишь воспользовавшись своим теневым голосом. А так приятно было бы рассказать, что именно такое прозвище дал мне Нарсис! Я так и не стала ничего объяснять и позволила Баму проникнуть внутрь этих зеркал. Было забавно смотреть, как он там, в зазеркалье, танцует среди всех этих листьев и отражений и охотится за собственным хвостом. А те пятнистые птички (по-моему, это были дрозды) стали гоняться за Бамом, и это выглядело так смешно, что я рассмеялась.

Дама удивленно приподняла бровь – в брови у нее был маленький бриллиантик, который при каждом движении вспыхивал и мерцал, – и спросила:

– Кто он, твой маленький дружок?

– БАМ! – сказала я и прибавила на языке жестов: Значит, вы можете его видеть?

Она улыбнулась.

– Я вообще многое вижу. Я ведь художница.

Как и я! Я даже подпрыгнула пару раз, чтобы выразить свое одобрение. И розовый рюкзачок, висевший у меня за спиной, тоже подпрыгнул.

– Только мой вид искусства требует, чтобы любое изображение было сделано правильно с первого же раза. Второй попытки быть не может. Нельзя ни распустить нитки, ни переделать основу, ни стереть одну линию и нарисовать другую. Если я совершу ошибку, кому-то придется расхлебывать ее последствия. Так что мне приходится быть очень осторожной.

Я снова посмотрела на тот кусок ткани, что висел на стене под стеклом. Теперь рисунок показался мне еще более сложным: птички (я была уже уверена, что это дрозды) действительно гонялись друг за другом в густой синеватой листве, а сама комбинация листьев и ягод земляники все время повторялась, как это делается при изготовлении гобеленов или, может, штор и покрывал. Однако во всем этом просторном помещении была только одна картина: вот эта.

Вы тоже такие вещи делаете? – спросила я на языке жестов, указывая на картину.

Дама-сорока покачала головой:

– Нет, я с текстилем не работаю.

А с чем же вы работаете?

И она извлекла из кармана просторных черных штанов какую-то странную штуковину, совершенно не похожую ни на карандаш, ни на ручку. Больше всего штуковина напоминала некую деталь игрушечного ружья: пурпурная, хромированная, остроконечная. Но, приглядевшись, я поняла: это все же действительно некая разновидность пишущего предмета, что-то вроде ручки-самописки. Я даже догадалась, куда нужно заливать чернила.

– Ты, возможно, никогда ничего подобного и не видела, – сказала дама, демонстрируя мне инструмент. – Это самый последний дизайн. Очень удобный. Работает бесшумно и значительно меньше травмирует кожу.

Кожу?

Я снова посмотрела на нее и на ее руки, сплошь покрытые татуировками. И наконец поняла, для чего предназначена эта «ручка» и зачем нужны все эти зеркала и кресло как у дантиста, которое можно наклонять под разными углами и передвигать по всему помещению…

Протянув руку, я осторожно коснулась пальцем руки дамы, украшенной невероятным переплетением спиралей, роз, пучков листьев, в гуще которого я, присмотревшись, обнаружила и копию того рисунка, что висел на стене, – темно-синие цветы вереска, маленькие белые цветочки и листья земляники. Но рисунок на коже был теплым: я почувствовала это, коснувшись его ладонью. Казалось, можно и даже нужно почувствовать текстуру цветов, листьев, ягод, хотя на самом деле это была просто гладкая кожа, такая же, как у любого другого человека.

– Ты не особенно разговорчива, да? Как тебя зовут?