Земляника

— Больной, к вам пришли.

Человек откинул одеяло:

— Ко мне? Кто может ко мне прийти?

Ребята замерли, пораженные — так изменился дядя Соломин. Только позавчера были у него светлые волнистые волосы, а сейчас голова голая, стриженая, от этого лицо кажется продолговатым и уши как-то странно торчат. Но самая разительная перемена в глазах. Нет той ласковой усмешки, которая часто искрилась в них, нет и грусти. Глаза Соломина словно стекляшки — ровные, безразличные.

Преодолевая робость, ребята двинулись к его кровати, с радостью замечая, что под тонким одеялом — обе ноги. Нюра задрожавшим голосом сказала:

— Это мы пришли, дядя Соломин… Мы… я и Ваня.

— Ах, вот кто ко мне пожаловал, — попытался улыбнуться Иван Павлович, с трудом потянулся с кровати и подвинул табуретку. — Садитесь, ребятки.

Ваня и Нюра чинно уселись рядышком.

— Ну, как дела?

— Все на пять, — почему-то шепотом ответила Нюра.

— Тройка по арифметике, — промямлил Ваня, угрюмо глядя в распахнутое настежь окно.

— Как же ты это подкачал, тезка?

Ваня только вздохнул.

Иван Павлович потрепал Ваню по плечу.

— Ничего, тезка… не горюй…

Нюра толкнула Ваню под бок и повела глазами на рукав халата, где хранился стакан с ягодой.

— Это… вот… дядя Соломин, вам, — неловко предложил Ваня подарок.

Иван Павлович, как завороженный, протянул руки к стакану.

— Земляника! — прошептал он и возбужденно крикнул на всю палату: — Товарищи, ребята землянику принесли!

— Да ну! Неужели поспела?

— Факт налицо! — Иван Павлович поднял стакан так, чтобы все видели: — Угощаю первой ягодой! Нюра, надели всех.

Он сунул ей ложечку, и она пошла по палате, насыпая землянику в ладони больных. Как величайшую драгоценность, принимали ягоду больные, подолгу рассматривали ее, вдыхали аромат и растроганно благодарили:

— Ай, спасибо, детки, вот удружили, вот обрадовали…

— А я думаю: откуда это лесом, земляникой потянуло? — говорил Иван Павлович, — мерещится, думаю, с тоски, а тут оказывается, первооткрыватели ягодного сезона явились… Ну, а вы сами-то почему не пробуете? Берите!

Нюра взяла две ягодки, а Ваня заявил:

— Ел, ел, аж опротивели.

— Тезка, не ври. Сколько раз я тебе говорил, что вранье — последнее дело.

— Я и не вру.

— Нет, врешь. Это — первые ягоды, и в такую пору полный стакан набрать не так просто. Уверен, что вы только зеленцом пробавлялись. Правду я говорю, пичужка?

— Правду.

Ваня сконфузился, метнул сердитый взгляд на сестру и взял щепотку ягод.

Иван Павлович откинулся на подушку, полюбовался ягодами, положил одну из них в рот и блаженно закрыл глаза.

— Хороша! — восхищенно сказал он.

Она была самой его любимой ягодой, эта земляника. Неприхотливая красавица, в траве она растет крупная, налитая. Отыщешь кустик, внизу на нем висит, как маленький бочоночек, ягодка на зеленой звездочке, а повыше — другая, остроносая, с белым боком. Еще выше — совсем маленькая и желтенькая ягодка. И на самой вершинке из травы выглядывает беленький цветочек. На припеке земляника мельче. Здесь, точно багряный ковер, расстилаются по сухой земле красные земляничные листья, а сами ягодки — с золотыми крапинками..

— Хороша! — повторил Иван Павлович. — Не знаю, как я теперь в лес с вами пойду, — добавил он и взглянул на свою неподвижную ногу.

— Да это ерунда, дядя Соломин, — горячо заговорил Ваня. — Вон у Витьки Артамоненки отец на деревяшке и рыбачить, и охотничать ходит, а у вас обе ноги… — Увидев, что лицо у Ивана Павловича помрачнело при упоминании о деревяшке, Ваня запальчиво спросил:

— Вы, может, не верите, что на деревяшке и рыбачить и охотиться можно? Еще как можно! Вот свожу вас к Витькиному отцу, все вместе рыбачить станем… А с ним какой случай случился, с Витькиным-то отцом, — захлебываясь, продолжал Ваня. — Пошли они, Витька с отцом и еще один парнишка. Взяли бредень…

— На деревяшке — и с бреднем? Ты что-то, тезка, того, перехватил…

— Не верите?

— Он правду, правду говорит, — подтвердила Нюра.

— И что же дальше? — с интересом спросил Иван Павлович.

— Ну вот, пошли они, бродили-бродили, рыбы поймали, уху сварили, наелись и спать легли. Витькин отец деревяшку отвязал и к огню сушить положил, а ночью и загори у него тужурка на спине. Артамоненко как заорет, ребята перепугались спросонья — и бежать. Он цап-царап, деревяшка отвязана, а тужурка на все пуговицы застегнута. Расстегивать некогда, и ребята удрали, а спину жжет. Но Артамоненко не растерялся, запрыгал на одной ноге к реке — и бултых в воду во всем…

В палате хохотали, смеялся от всей души и Соломин.

— Значит, пацаны наутек, а он бултых в воду? О, чтоб вам…

Лежавший в углу больной держался за живот обеими руками и радостно взвизгивал:

— Ой, уморили, ой, швы разойдутся…

Иван Павлович вытер краешком простыни выступившие от смеха слезы, и, отдышавшись, сказал: