Землянин высшей пробы

Дрожащими пальцами Стас оторвал картонный край уставного конверта госпочты и вытряхнул на ладонь прядь седых волос, заплетенную мелкой косичкой. Дыхание перехватило. К горлу подобрался предательский ком. Стас аккуратно вынул письмо. Пожелтевший и хрупкий клочок бумаги, испещренный неровным, колким, но таким знакомым и родным почерком.

«Милый мой, хороший мой, Стас. Если ты читаешь эти строки, значит, Господь услышал мои молитвы и вернул тебя. Значит, все годы ожидания, все ужасы, пережитые мною в последние месяцы, были не зря. Дни мои сочтены и, быть может, в другое время врачи смогли бы продлить их еще хоть ненадолго, но идет война, и нет больше никому дела до нужд и чаяний немощной старухи. Сказать по чести, у меня не осталось сил ждать тебя. Не осталось никакой возможности. Прости меня за это, хороший мой. Ты говорил, что оставишь меня надолго, но я не думала, что наша разлука затянется так сильно. Если ты читаешь эти строки, значит, я дождалась тебя. Вчера я подписала согласие на транспередачу сознания в Бехтеревском институте мозга. Я знаю, ты приложишь все усилия, чтобы вернуть меня как можно скорее, после такой долгой разлуки. Ну а если ты никогда не увидишь этого письма, значит, мы встретимся в лучшем мире, на небесах, где ты ждешь меня, зная уже, что я верно ждала тебя и молилась о твоем возвращении. Прощай и до встречи. До смертных дней твоя, Юля».

— Это исключено! — первое, что сказал Ефрем, в ответ на просьбу Стаса. — На клонирование наложено вето с момента утверждения Постулатов.

Стас зло прищурился и решил требовать.

— Вот как? Тогда я не разрешу меня сканировать, когда вы снимете с меня это, — похлопал он себя по зеркальной груди. — Вот вам, а не мой индекс! — Стас выставил кукиш в смотровое окно. — Вот тогда тебе, а не выборы!

Ефрем побагровел. Зрачок на его протезе превратился в точку.

— Нужно провести углеродный анализ письма, — глухо начал он. — Возможно, оно написано до постановления. Может, удастся сыграть на непреклонности последнего волеизъявления, но в любом случае нужна резолюция Матриарха.

— Ты уж постарайся! — зло процедил Стас и отвернулся от окна.

— Если у нас получится, — примирительно сказал Ефрем, — какой задать возраст?

Стас от волнения замешкался. Перед глазами встал бульвар, зонтики летней кафешки, золотые нити заходящего июльского солнца на тротуаре. Наманикюренный ноготок с блестящей хрусталинкой на поверхности. Лупоглазые эмпатесты, медленно шевелящие плавниками и светящиеся радостью за стеклом аквариума. Стас накинул для приличия пару лет и произнес:

— Двадцать восемь. Пусть будет двадцать восемь.

* * *

Федеральный вагон пневмопоезда выехал за пределы второго технологического кольца. Стас улыбался краешками губ, глядя в окно, за которым башни гидропонных ферм сменялись парками и газонными площадками. Осчастливленные высоким уровнем индекса натуральности парочки прогуливались с детьми; те, кому повезло меньше — выгуливали домашних киберпитомцев. Стас посмотрел на часы — до остановки «Университетский комплекс» оставались считанные минуты.

— У меня отличные новости, — склонился над креслом Ефрем. — Только что поступили данные вашего сканирования и результаты вычислений, — голос первого помощника упал до шепота. — Ваш индекс натуральности составляет девяносто девять и шестьдесят восемь сотых процента.

— Практически высшей пробы, — улыбнулся Стас и любопытства ради спросил: — И что же меня подвело?

Ефрем сел в кресло рядом и заговорщицки зашептал на ухо:

— Аппендикс. Вам в младенчестве удалили аппендикс, Станислав Андреевич! — жарко и с чувством повторил он.

— А чего ты так возбудился-то по этому поводу? — пристально посмотрел Стас на помощника.

— Мы можем его восстановить! Вы не поверите, но Постулаты подтверждают — можем!

Стас пялился в окно, не обращая внимания. Поезд начал медленно тормозить. Станция приближалась.