Земная печаль

Если б Антонина Владимировна была знаменитостью, вроде Ламановой или Пантелеймоновой, она могла бы подарить ему не только словарь, но и нечто иное; скажем, — студенческий мундир, дорогие запонки. Но разве этого дождешься? Держи карман! Всего он и получил вышитый мешочек для часов, с изображением сердца и стрелы.

Мсье Фомин отложил уж совсем «Синий журнал» и принялся размышлять о разных приятных вещах: как он кончит университет, женится на богатой, станет ездить на собственной лошади в правление мануфактуры, где большинство акций принадлежит жене. На стороне он будет содержать какую-нибудь девушку и навещать ее. Тут его мысли приняли несколько иное направление: конечно, Антонина Владимировна имеет свои достоинства, но, во–первых, не так уж она красива, а второе — возраст средний. В сущности, мастерица Леночка, семнадцати лет, — куда интереснее.

Мсье Фомин закурил, и лицо его приняло мечтательноблаженное выражение. Если бы Антонина Владимировна видела его в эту минуту, то несомненно сочла бы за ангелочка в чистейшем оригинале. А если бы знала, о чем он думает, наверно изменила бы свое мнение.

На этот раз мсье Фомин не был особенно доволен, что зашел Шалдеев. «Опять ругаться будет», — думал он, когда Шалдеев энергически потряс гривой, сел к столу и подпер руками голову. С усов он не смахнул несколько снежинок. Они растаяли, обратились в капли.

От Шалдеева пахло морозом, свежим воздухом. «Опять что-нибудь про детей заведет, про свое искусство». Но на этот раз Шалдеев сидел молча. Чтобы что-нибудь сказать, мсье Фомин спросил:

— Вот ты, как художник… Меня сегодня жилица спрашивает, что такое Кассандра. Ее так назвали. А у меня нет словаря иностранных слов. Помню — что-то мифологическое.

Шалдеев поднял голову и поглядел на него косо поставленными глазами.

— Это какая жилица? Черная?

— У нас только одна и есть.

— Ты разве тоже комнаты сдаешь?

— Нет… я просто так… выразился.

Шалдеев минуту помолчал.

— Скажи ей, что это значит — ведьма.

— Уж ты придумаешь. И невежливо, да она на ведьму и не похожа.

— Не хочешь, так и не говори.

Опять помолчали.

— Послушай, — грохнул вдруг Шалдеев, — дай мне до понедельника трояк.

— То есть три рубля?

— Трояк.

Мсье Фомин несколько замялся.

— Видишь ли, я бы с удовольствием, но сейчас… такое время, у самого мало.

— Как мало? — Шалдеев оглянулся. — Ну, это ты мне не рассказывай. Не хочу, мол, дать. Чтобы у тебя трояка не было? Ты тут котом пристроился, сдаешь комнаты, шляпами торгуешь.

Мсье Фомин заволновался.

— Это уж черт знает что. Пришел в гости, да еще дерзости говорит. Прямо свинство! Ты вообще стал зазнаваться.

— Наше дело простое. Встали и ушли.

Шалдеев поднялся и, конечно, ушел бы, но как раз отворилась дверь и появилась Антонина Владимировна. Ей показалось, что г–жа Переверзева все еще беседует с мсье Фоминым, и это начало уже ее волновать. Шалдеева она не ожидала встретить.

— А, — Шалдеев посмягчился, — вот и хозяюшка, добрая душа. А мы тут с Петькой было поругались.

Антонина Владимировна сделала удивленное лицо.

— Из-за чего же с ним ругаться? У Петра Иваныча в высшей степени деликатный характер. Я даже изумляюсь.

— Вот он розовый, — Шалдеев забрал в пригоршню всю свою бороду, остановившись посреди комнаты и слегка расставив ноги, — розовый, точно херувим. А попроси у него на два дня трояк, когда вот как нужно, — он полоснул себя рукой по горлу, — не даст. Нету, говорит. И все врет.

— Ах, какие выражения! Вероятно, у Петра Иваныча в данный момент нету… Но почему же не обратиться тогда ко мне?

— Я и разговаривать с ним не хочу, — пробурчал мсье Фомин. — Пришел в гости, да еще дерзости говорит.

Шалдеев, постукивая каблучками, как козел на копытцах, вышел в коридор. Антонина Владимировна за ним. Она была несколько смущена. Неприятно, что нехорошо отнеслись к Петру Иванычу, но то, что Шалдеев не получил несчастных трех рублей, тоже не радовало. Как хозяйка и добрая женщина, Антонина Владимировна считала, что и сама она частью ответственна.

— Мсье Шалдеев, может быть, вы зайдете на минуту ко мне.

Она отворила дверь в свою комнату. Тут стояла огромная постель, над ней висели разные поэтические карточки, веерочки, искусственные цветы. В углу граммофон. Над ним раскрашенная фотография: вид Ялты и крымских гор.

— Мне так неприятно, — начала она, стесняясь, — во всяком разе, если Петр Иваныч отказал вам, то лишь потому, что у него не было наличных. И вы его неправильно понимаете. Так что позвольте предложить вам… ну, взамен Петра Иваныча, те деньги, которые…

Шалдеев взял ее руку и поцеловал.

— Добрая душа. Вижу. Ценю.

Антонина Владимировна несколько застыдилась и покраснела. Шалдеев все не выпускал ее руки, гладил и опять поцеловал…