Земная печаль

Анна быстро убрала остатки овсянки, подмела, подчистила в хлеве, довольная теперь, что она одна, довольная даже и тем, что прядь волос, слегка курчавившихся, вновь выбилась из-под платочка. Она улыбнулась — хорошо было то, что опять появился Аркадий Иваныч (он любил эту прядь!), Аркадий Иваныч во весь свой огромный рост, с большими мягкими руками, в поддевке, могучих усах, свободно присутствовал, как некий живой великан в этом хлеве. Он зажигал удивительным светом косые полосы из оконца, благодаря ему пылинки, вплывавшие из разных закоулков, переливались поражающею радугой. В нем была крепкая настойка нынешнего дня, трепет золотого листа, пронзающая лазурь неба. Она не видела его уже с неделю. Как невозможно долго!

— Я хочу тебя видеть, — вдруг вслух сказала Анна. — Хочу тебя видеть…

Наевшиеся поросята осовели, сонно чмокали, иногда какой-нибудь из них слегка повизгивал и тыкал розовым пятачком в бок соседу. Анна в бессмысленном восторге смотрела перед собой и, точно заклинанье, повторяла:

— Я хочу видеть. Вот я хочу тебя видеть.

На минуту ей стало даже жутко. Сила желания была так велика, что оно будто становилось вещественным.

Ей нечего было больше делать в хлеве. Она взялась за ручку двери, тяжело отворила ее. Знала, что сегодня должнаего увидеть, если его нет, сама к нему пойдет, ни на кого не глядя, никого не спрашиваясь.

И, затворив дверь, обернувшись в сторону двора, Анна нисколько не удивилась, увидев въезжавшую карфажку в английской сбруе — в ней сидела Марья Гавриловна. Леночка правила. Сзади легко катили дрожки с высоким человеком в черных усах. Тяжелая, горячая волна медленно прошла по всему телу Анны.

* * *

— Вы не ожидали нас, Аня, — крикнула Леночка со своей двуколки. — Да, неожиданно, мы и не собирались.

— Нет, почему же.

— Вы знаете новость, — говорила Леночка, щуря свои карие глаза. — Вот. так новость: нас выселяют!

Она произнесла это очень весело, точно дело шло о забавном происшествии.

— Мы завтра переезжаем в Красный домик!

Марья Гавриловна медленно снимала свой дорожный пыльник, неторопливо и как бы утомленно высаживалась из экипажа.

— Да, — сказала она Анне, — времена. В нашем большом доме будет совет. А мы пока во флигель… что ж тут поделаешь…

Анна улыбалась. Слова пролетали сквозь нее, ничего не задевая, ни на чем не осаждаясь. Черными, недвижными глазами она глядела на дрожки.

Леночка захохотала, обняла ее.

— Мама, Ане это малоинтересно!

Через четверть часа Марья Гавриловна сидела перед пузатым медным самоварчиком, плющившим лица окружающих, и медленно, несколько грустно рассказывала. По не совсем чистой скатерти с красной каймой ползали мухи, другая часть этого племени глухо гудела под потолком, оклеенным закоптелой бумагой. После дома в Серебряном окна казались маленькими и все убогим.

— Мне Чухаев давно говорил: «Марья Гавриловна, мы ничего не можем поделать… Вам тут долго не удержаться. Я, — говорит, — сам буржуй и понимаю. Даже очень сочувствую, но напирают. Вам, наверно, придется отдать дом под совет». Вот он прав и оказался. Третьего дня приехали из города, и немедленное. распоряжение: в двадцать четыре часа! Чухаев говорит: «Еще бога благодарите, Марья Гавриловна, что удалось для вас Красный домик сохранить, могли бы прямо на улицу!»

Матвей Мартыныч сидел рядом с ней, локти на столе, подпирая коротко стриженную голову грязными, волосатыми руками. Его квадратное лицо в самоваре растягивалось в чудовищное рыло. Он глядел на Марью Гавриловну с беспокойством.

— Вот каки, вот так сволочь! Свою собственный землю им отдавай, коровочек отдавай, лошадок, кур, все пригодится, так еще из дому гонят!

В маленьких, зеленоватых его глазах что-то сверкнуло.

— Так-то вот сидишь, работаешь, вдруг явятся и говорят: пожалуйте вон!

Аркадий Иваныч пил чай с блюдечка, медленно дуя на него, заедая малиновым вареньем. Его усы свисали вниз, загорелое лицо с мягкими карими глазами имело утомленный, несколько болезненный вид.

— Что поделать, — сказал он, — живы, и на том спасибо. На Ефремовском хуторке на днях одинокую помещицу просто зарезали… вот как вы ваших… питомцев режете, Матвей Мартыныч. Обобрали, ограбили, что могли, а там ищи их. Все, конечно, подозрения на Трушку. Да его так боятся, что и доказывать на него никто не станет, если б и собственными глазами видел. Он прямо по округе заявил: если кто на меня докажет, я не только что его, а и всю деревню спалю.

— Такого не пожалеешь, — сказала Анна.

Аркадий Иваныч улыбнулся.

— Вон вы какая воинственная!

— Аннушка прав, — Матвей Мартыныч хлопнул даже ладонью по столу. — Я эту госпожу Синицыну знал, Марта, смотри, пожалуйста, ефремовскую барыню убили, — у которой я в третьем годе сено покупал, хорошая старушка, обходительная, и сено мне не задорого продал, а теперь ее зарезали и ограбили, ну, так я спрашиваю вас, на что же это похоже, чтобы честных людей ни за что…

Марья Гавриловна вздохнула, по лицу ее прошла тень.

— Ну что, Аркадий Иваныч, и так несладко, а вы все какие мрачные вещи…