Земная твердь

— Насчет ребят, Тимофей Григорьевич, вы верно сказали: неучи все подобрались. И Сторожева защищают — тоже верно. И почему? Да потому, что боятся его. И вам надо остерегаться. Этот злодей ни перед чем не остановится. Я его знаю с детства: жили в одном дворе. Он же утопил в Карагае пенсионера. Да. Убрать его надо с участка. Выгнать.

— Ну, работать-то он…

Крутых запнулся за валежник, упал на руки — фуражка вперед отлетела, плюхнулась в мочежину. Владимир быстро выхватил ее из воды, отряхнул, рукавом пиджака вытер.

— Пожалуйста, Тимофей Григорьевич.

— Спасибо, Молотилов. А теперь о тебе договорим. Я вот так думаю: давай-ка ты, Молотилов, переходи в чокеровщики. Работенка, я говорю, колготная, однако супротив сучкоруба она очень даже полегче. И возле трактора ты будешь опять же. Может, к водительскому делу понатореешь сам. А насчет курсов, я говорю, слово-олово. Разузнаю вот, и скатертью тебе дорожка. Значит, в чокеровщики-то согласный ты?

— Временно, Тимофей Григорьевич?

— Я и говорю, на пока. Я тебя определю к Покатилову. Гляди, парень это опытный. Да он тебя без курсов трактористом изладит. Вот тебе и выдвижение. Постой-ка, кажись, мы приехали. Стой давай! — закричал Крутых лесорубам. — Стой, говорю!

Махая фуражкой, он ринулся вперед, но Молотилов удержал его за рукав и умоляюще попросил:

— Только уж вы, Тимофей Григорьевич, прошу вас, никому о нашем разговоре. Уж очень прошу.

— Все-все, — пообещал мастер. — Наш разговор на замок заперт.

Днем работалось легко: обещания Крутых обнадежили Владимира, приободрили его. Но вечером, после смены, как вспомнил он, что ждет его барак, сырой, шумный и неуютный, и опять потускнел. Даже идти из делянки вместе со всеми не хотелось: только и разговоров у парней — кубометры, хлысты да план. И как им не надоест одно и то же!

В поселок шел один, прямиком по тропинке, проложенной, вероятно, ягодниками, потому что справа угадывалась низина — места, обычно заросшие малинником и смородиной. Под ухом звенели комары. Лес, как всегда в тихую погоду, шумел однотонно и глухо.

Вдруг совсем рядом прозвучал хриплый уставший голос:

— Здравствуй, мил-человек.

Владимир окаменел от неожиданности и остановился, не закончив шаг. Навстречу ему перелезал через колоду большеголовый бородач с топором в руках.

— Табачку бы мне, мил-человек, — и остановился, поняв, что напугал парня. — Я тутошний. Лыко драл…

Судорожно вертя головой, Владимир дико осмотрелся по сторонам и ударил назад со всех ног. Гибкая еловая ветвь стеганула его по лбу и сбила в моховой колодец фуражку.

— Стой, мил-человек, — умоляюще воскликнул борода. — Какой ты холеры испужался? Погоди ужо.

Он еще какое-то время с надеждой смотрел вслед убегавшему — не вернется ли тот за своей оброненной фуражкой. Не вернулся. Но там, где лежала фуражка, бородач увидел тропу: едва приметной цепочкой следов она вилась по мшистому болоту, через валежник ее видно лучше — тут на упавшей сухарине кора каблуком сбита, там хворостинка в мох втоптана, а чуть подальше, на иструхшей колоде, весь сапог отпечатался. Бородач вдруг расправил плечи, широким жестом погладил нечесаную, одичавшую бороду и блаженно улыбнулся. Где-то близко жилье! Где-то близко люди!

XIV

Третий день на исходе, как Батя покинул Терехину избушку на Волчьих Выпасках. Все время путь свой держал на заход солнца: надеялся, что рано или поздно выбредет на железную дорогу, что рассекала тайгу с севера на юг. Но вчера было пасмурно, и мужик потерял направление, почти весь день кружил по болоту, а к вечеру наткнулся на свой же ночлег. Оробел Батя не на шутку: тайге ни конца ни краю, а у него в мешке пара сухариков да щепоть соли — вот и весь провиант. До сих пор он не раскаивался, что ушел от Терехи. Жить рядом с ним стало невмоготу.

На Богоявленской, когда сговаривались искать клад, Тереха без лишних слов, но с глубоким убеждением обещал Бате:

— Чтобы мне с места не встать, а коробку мы отыщем. Откопаем как есть и до крошечки все разделим пополам. Золото! Уцепимся мы за него. Поглядим, какое оно есть.

Батя поверил в обещанное Терехой счастье и без колебаний пошел за ним.

В лесу он быстро заразился Терехиной страстью поисков и от зари до зари рыскал по чащам и завалам. Ни одной ямки, ни одной кочки не обошел, чтобы не разворошить. Где-то тут, под руками, зарыто несметное богатство — не ленись, и весь век припеваючи жить станешь. И трудился Батя на совесть. Но как бы поздно ни приходил на стан, Терехи там не было, и Батю охватывало тоскливое чувство одиночества. Чтобы не поддаться ему, он разжигал костер, готовил варево и подолгу кричал напарника, звал к ужину. Зря звал. Будто за тридевять земель унесло Тереху, не дозовешься. «Что же это получается, — сердито рассуждал Батя. — Живем мы, как бирюки. Слова друг другу не скажем. Нешто мы напарники. Вот и покалякать бы за котелком каши, отвести душу табачком. А одному какая еда! Кусок поперек горла становится».