Земное притяжение

— Например, картина в кабинете вашего Бруно просто превосходная, — продолжал Макс. — И её автор непременно прославится, вот увидите. Даже если навсегда останется в Тамбове! То есть в Нью-Йорке будут покупать его картины и говорить, что они написаны самородком из Тамбова.

— Хотите, я вас с ним познакомлю? С художником? И вы немного поможете ему прославиться! Хотите?

Тут Макс заподозрил, что художник этот, должно быть, интересует её не только как будущая знаменитость. Наверняка Елизавета Хвостова не проводила жизнь в одиночестве, дожидаясь, покуда в Тамбов явится Макс Шейнерман! И из Москвы она уехала вряд ли только из-за садов и сугробов. Ей хорошо здесь живётся, и рядом есть кто-то, с кем живётся особенно хорошо!

Впрочем, в её квартирке с печкой, книжным шкафом и столом, поделённым пополам, никакого мужского присутствия он не заметил!..

— Познакомьте меня с художником, — предложил Макс. — И я ему помогу. Он ваш возлюбленный?

— Не-ет. Почему вы спрашиваете?

— А кто ваш возлюбленный?

Елизавета Хвостова посмотрела на него с тревогой.

— Вы мне нравитесь, — признался Макс. — Я хочу знать, какие у меня перспективы.

— Господи боже мой.

Он взглянул на её руку и потрогал косточки, обтянутые перчаткой — одну за другой.

— Я не хочу попасть в глупое положение, — объяснил он и опять потрогал косточки, как гамму сыграл. — Я хочу прогуливаться с вами по галерее. И по улицам Луначарского и Циолковского совокупно. В свете майских указов.

Сизые сумерки как будто немного вздрогнули — под голыми липами зажглись фонари. Небо потемнело и отдалилось, и сразу обозначившаяся луна повисла между ветвями. Было холодно и пахло снегом, талой водой и немного городом — бензином и подсохшим асфальтом, бодро и очень по-весеннему. Макс любил запах городской весны.

— Я не знаю, — пробормотала Елизавета. — Что сейчас нужно сделать-то? Отчитаться о своих романах?..

…Если она мой враг, подумал Макс в третий раз, точно застрелюсь!

— Отчитайтесь.

— Тогда пойдёмте на лавочку. Вон на той стороне сквер, там лавочки.

— Нет, лучше в кафе. Я устал и замёрз, — признался он. — И нервничаю.

— Вы?! — удивилась Елизавета. — Вы снисходительны и слегка насмешливы, как и полагается искусствоведу с мировым именем на прогулке с провинциальной простушкой.

— На самом деле в моей душе пожар.

— В кафе, — произнесла Елизавета раздумчивым тоном. — Что у нас тут поблизости?.. Вон там за углом театральная забегаловка, там всегда можно встретить кого-то из артистов. Хотите?.. А если направо повернуть, русская кухня. Самовары, рушники, кринки и фарфоровые петухи. Я там всего один раз была, на дне рождения Бруно Олеговича. В подвале концептуальный бар, там подают салат «Конец света». Не знаю, почему так называется, салат как салат! И курят кальян.

— Не хочу кальян, — сказал Макс. — Давайте лучше кринки и петухов.

— Там разные водки, — словно предостерегла Елизавета. — На смородиновых почках, на бруснике. На клюкве. Бруно Олегович в тот раз прилично набрался. Не одолел. А вы пьёте?

— Куда катится этот мир, — пробормотал Макс, — евреи пьют.

— Что вы говорите?!

— Ничего. Идёмте скорей.

И они почти побежали к ресторану. Внутри было тепло и хорошо пахло — сдобой, травами и слегка щами. Стуча зубами, Макс стянул дафлкот и сунул гардеробщику. Тот почему-то величественно сказал:

— Данке шон.

— Вы похожи на иностранца, — шепнула ему Елизавета Хвостова. Её курточка была совсем лёгкой, но она не выглядела замёрзшей. Должно быть, от того, что она не волновалась.

А Макс волновался.

Они уселись за столик у окна — скатерть вышита крестиком, на подоконнике герань — и уставились в меню.

— Что здесь вкусно?

Елизавета посмотрела на него.

— Я пока не знаю, что именно вам вкусно, Макс.

Он тоже посмотрел на неё. Так они некоторое время сидели и смотрели, позабыв про меню.

— В детстве я больше всего любил жареное мясо и торт «наполеон», — сказал Макс, рассматривая Елизавету. — «Наполеон» обязательно должен быть в тридцать слоев и очень холодным! Его пекла тётя Фуфа. Иногда всю ночь. Потом его выносили на балкон, и он ждал, когда мы приедем.

— Как в тридцать слоев?!

— А однажды Чарлик, тёти Фуфин эрдельтерьер, как-то пробрался на балкон и съел примерно половину. Он бы и весь съел, но не одолел, как ваш директор водку. Утром Чарлика застукали спящим при входе на балкон. Вся морда у него была в креме.

— И что?!

— Все перепугались, что он объелся и умер. Поэтому его разбудили и стали поить каким-то желудочными порошками. Чарлик лакал порошки, потому что чувствовал себя виноватым. Потом тётя Фуфа обрезала у «наполеона» края, и мы его доели.

— Что это за имя — Фуфа?

— Фаина.

— А сейчас что вы любите? Вы сказали, что «наполеон» и мясо любили в детстве.

— Сейчас я люблю устриц.

Елизавета Хвостова вздохнула:

— Их здесь не подают.

— И не надо, — ответил Макс серьёзно.

Они заказали дородной официантке большую кастрюльку ухи с расстегаями, судака в горшочке и тройной очистки водку на смородиновых почках.

— Вам не обязательно пить водку, — сказал Макс, наслаждаясь Елизаветой и заказом. — Давайте шампанского закажем?