Земное притяжение

Они ему осточертели за девять лет совместного обучения. Подошел и крепко пожал ему руку Сережка-очкарик, лучший ученик. Все лицо его в мрачных колючках. Давно бриться пора человеку, а за бритву взяться конфузится. Помешкав, он стрельнул у Лешки сигарету, спрятал ее в карман кителя и пошел не спеша на консультацию. Что ему, он эту химию вдоль и поперек знает.

Если б Жужелке ну хотя бы половину его знаний, можно было бы не беспокоиться.

Он оглядел двор. Пацаны гоняли футбольный мяч.

До чего же давно он не был здесь. Целую вечность! С того самого дня, как перестал ходить в школу. С осени, значит. Он даже вдруг разволновался. Почему-то вспомнилось, как прошлый год, весной, в День победы, сбежал с уроков и слонялся по улицам. Вечером под звуки доносившейся с окраин салютной пальбы он думал об отце. Его жизнь оборвалась за два дня до падения Берлина, когда вот так же дул весенний ветерок, пахло распускающейся черемухой и умирать было дико и грустно.

И Лешке захотелось чего-то необычного, яркого, и потянуло уехать куда-нибудь далеко-далеко.

Едва дотерпев до конца занятий в школе, он бросился в гавань. Прицепился к черному от загара, жилистому, седому дядьке — капитану шаланды «Эрика», упросил взять его в рейс.

Они шли к Островам, синели морские дали, пекло солнце, и на его долю выпадало без конца чистить картошку, варить уху и кашу. Потом этот шторм…

На шаланде все было просто, без громких слов, работа и товарищество.

Когда шаланда возвращалась в гавань, появлялись женщины, и ребятишки, цепляясь за коричневые ноги матерей, ковыляли к берегу. Команда расходилась на сутки по домам, а Лешка оставался на шаланде, убирал ее.

Кончилась навигация, и он вернулся в школу, опоздав на полтора месяца к началу занятий.

Он сидел на задней парте и чувствовал на себе нетерпеливый взгляд Жужелки. Неужели это было в самом деле? И потом эта записка, он помнит ее наизусть: «Как я рада, что ты вернулся.

Я все лето ждала тебя».

Лешка пригладил волосы, пропуская их между пальцев.

Лучше не вспоминать.

Но он вспоминал, как написал в ответ. «Ты подстриглась. Это здорово».

А на перемене его вызвали к завучу. Ему нечем было оправдаться. Опоздал на полтора месяца. Но он не желал, чтобы на него кричали. Он брякнул, что подвернулось: мол, поступает работать и вообще уходит из школы. Это приняли без сожаления.

И он расстался со школой легко. Ему казалось: только бы вырваться из школы — и начнется яркая, интересная жизнь. А очутился на кроватной фабрике — такая же обыденщина и скука…

Мяч стукнулся о загородку, на которой он сидел, и откатился неподалеку. Лешка вскочил и раньше, чем успели подбежать мальчишки, ударил по мячу. Он носился по двору, зажав зубами погасшую сигарету.

— Ты дома зубрить останешься?

Она уже сняла школьную форму, переоделась. Начесала волосы на лоб и повязалась платочком, обмотав им свое несчастное лицо. Одни глаза остались. Откуда только они взялись такие?

Одуреть можно.

— Тебе же сегодня должны дать окончательный ответ насчет «грязнухи». Она уже второй раз повторяет то же самое. — Ты же сказал: сегодня должны дать ответ.

Она прямо-таки цепляется, точно это одна-единственная ее забота.

— Ну должны. Ну и что с того?

— Так ведь надо идти за ответом.

— Успеется.

— Нет, нет! Это очень важно. Надо идти сейчас.

Даже приятно, что она это говорит. Сняла бы еще свой платочек и порядок: прежняя Жужелка.

— Я тоже пойду с тобой на завод. Подожду у ворот, пока ты сходишь в отдел кадров.

Секунду он соображал. Со всех точек зрения отсюда лучше уйти. Останешься во дворе, дождешься, что при Жужелке явятся из милиции.

— Ну, допустим. Пойти можно, но только, если ты не будешь там терять зря время. Ты можешь там посидеть и учить химию, Согласна?

Она согласилась.

— Тогда подожди, я сейчас.

Он сорвал с веревки рубашки, трусы — они почти уже высохли. Носки были сырые. Сойдут и так. Он нырнул в дом.

О глажке теперь не могло быть и речи. В висках стучало, точно метроном отбивал время. До встречи с Баныкиным осталось четыре часа сорок минут. Он осторожно снял с гвоздя рамку с фотографией отца и положил ее между рубашками. Увернул все свое имущество в старые газеты. Получился пухлый пакет. Отыскал в кухонном столе бечевку, перевязал пакет-он немного утрамбовался. Подхватил его под мышку, снял с вешалки свой пиджак Закрыл на ключ дверь и обернулся. Старуха Кечеджи стояла наготове с большим кульком.

— Вот тут, Леша, сырники, свежие. Утром нажарила. Ешь на здоровье.

Он не посмел отказаться, хотя и без того руки у него были заняты. Он был тронут до чертиков. Сразу вспомнилось, как в детстве она приносила ему рыбный суп в миске.

Грустно глядя на его сверток, на пиджак, перекинутый через руку, старуха покачала головой.

Они уж было направились со двора.

— А ты почему без учебника? — спросил Лешка.

— Я по тетрадке учить буду.

Тоненькая тетрадка была при ней.

— Нет, это не дело. А где твой учебник?

Она не отвечала.

— Куда ж он делся? Ты что, совсем обалдела?

— Я его потеряла.

— Вот это да!