А он начинает говорить серьезно, и радостное возбуждение сменяется напряженным вниманием:
«Знаете, когда вы становитесь на молитву, мне всегда хочется сказать людям: „Не начинайте с того, чтобы открыть молитвенник и вычитывать, что святые до вас опытно знали. Встаньте скажите: „Господи, как изумительно и дивно: я – ничто, Ты – все, и я могу встать перед Тобой и знать, что Ты тут, что Ты меня видишь, что Ты меня слышишь, что я для Тебя реален, что Ты из меня из небытия привел, что Ты стал Человеком меня ради, что Ты умер за меня, что вот такова Твоя любовь ко мне. Я могу спокойно перед Тобой стоять и радоваться, радоваться этому и знать, что более изумительно еще, что Ты рад тому, что я к тебе пришел““».
В зале напряженная тишина. Все, что он сказал теперь, надо вместить в свое сердце, запомнить, понять, сможешь ли ты так обратиться к Богу, чтобы Он услышал тебя…
Темы личных бесед я всегда выбирала сама. Заранее обзванивала своих друзей, спрашивала у священников, что они хотели бы услышать от Владыки Антония. Так рождался список тем – вопросов, которые я отдавала ему заранее – он просил об этом.
У меня сохранились черновики моих записок с просьбой о встрече. Обычно я клала их на «почтовый стул» у входа в его жилище. Вот одна из них:
«…мне хочется встретиться с Вами еще раз, если у Вас будут силы, желание, время. Уже после моего отъезда будет епархиальная конференция. У меня в руках программа конференции с Вашим докладом „Где мы ошиблись?“ Мне плакать хочется от того, что я не услышу этого. Можно ли поговорить об этом на съемке до конференции? Тогда вопрос о миссионерстве можно перечеркнуть и забыть, а вопрос „что такое обновление Церкви“ отодвинуть на второе место и говорить об этом только, если будут силы.
Для встречи остаются: вторая половина вторника и среда. Четверг – Ваша общая беседа с приходом, в пятницу надо собирать чемодан – в субботу – самолет, но, в крайнем случае, можно и в пятницу. Простите, что я пишу о нашей встрече, как о деле решенном. Если Вы не сможете – никаких обид. Благословите, Владыко!»