Земные громы

Вскоре Ф-22 УСВ была собрана полностью. На всю работу потребовалось менее семи месяцев. Наступил волнующий, тревожный и радостный момент первого выстрела. Пушку доставили на заводской полигон. Заложили для начала половинный заряд. Все ушли в укрытие.

Грохнуло орудие. Для конструктора этот звук то же, что для матери первое слово ребенка. Ф-22 УСВ заговорила. Грабин первым выскочил из блиндажа, обошел пушку, потрогал ее. Все сработало хорошо. И дырявая коробка не рассыпалась, и гильза выброшена. Можно продолжать испытания. Заряд постепенно увеличивали, пока не дошли до нормального. Пушка стреляла безотказно. Грабин решил не уходить в укрытие, понаблюдать за ее поведением в момент выстрела.

— Огонь!

Выстрел, звенит выброшенная дымящаяся гильза, и… пушка изящно клюнула стволом, будто поклонилась наблюдавшим, как кланяется артист на сцене. Грабин дернул за рукав Норкина:

— Видел?

— Видел, Василий Гаврилович, моя вина. Говорил я вам, не осилю компоновку…

— Да ты погоди причитать. Сейчас не виноватого надо искать, а выход из положения.

— Какой тут выход, — Норкин обреченно махнул рукой.

— Выходов два, Володя. Утяжелить станины или удлинить их. Это уравновесит пушку.

— Но утяжелять нельзя. Мы по весу и так на пределе.

— Значит, надо удлинить.

— Эти мы просто-напросто нарастим, — вмешался в разговор Мигунов. — Пока конструкторы будут делать расчеты, а в цехах изготовят новые станины, можно будет продолжать испытания.

— Спасибо, Иван Степанович, — растрогался Грабин. — Прямо не знаю, как и благодарить вас.

— Ложитесь в госпиталь, Василий Гаврилович, это будет лучшая благодарность и для меня, и для всех нас.

Уже несколько месяцев Грабин работал на два фронта — создавал пушку и боролся с болезнью щитовидной железы. Дело двигалось вперед, а болезнь прогрессировала. От прежнего Грабина, дышащего здоровьем, сильного и неутомимого, остались только живые задорные глаза. Он сильно похудел. Многие с трудом узнавали его. Но никто еще не догадывался, что ему уже трудно писать и читать.

Врачи настойчиво предлагали ложиться на операцию, а он не менее настойчиво отвоевывал у них одну неделю за другой. Он и на этот раз с Мигуновым заговорил так, будто видел перед собой доктора:

— Закончим заводские испытания — тогда, Иван Степанович. А сейчас, сам понимаешь, нельзя. Здесь тоже решается вопрос жизни.

Не жалея себя, Грабин не жалел и пушку. Он настаивал, чтобы в заводских условиях испытатели выжимали из нее все, что можно.

Для проверки в походном положении он выбрал такую дорогу, что водитель грузовика ЗИС-5, выделенного для буксировки, заартачился:

— Не поеду! Вы хотите угробить машину, а мне за нее отвечать.

Пришлось от уговоров перейти на приказной тон. На скорости тридцать пять километров в час тягач помчался по трассе. Пушку то подбрасывало, то с силой ударяло о бугор, резко кидало с одного колеса на другое.

Грабин, ехавший на легковой машине чуть сзади и сбоку, мучительно морщился, будто ему самому становилось больно при каждом броске орудия. Но вот, наконец, первый этап проверки закончился. Шофер ЗИС-5 остановил машину, выскочил из кабины и по-мальчишески заныл:

— Говорил я вам, нельзя с такой скоростью по такой дороге. Рессора лопнула.

Но все, кто слышал его, улыбались.

— Ничего смешного не вижу.

— Дорогой мой, — Грабин положил ему руку на плечо, — машину мы починим. Ты даже не знаешь, как это прекрасно, что рессора лопнула не у пушки, а на машине. Давай-ка еще проедем пару километров. Хочу посмотреть, как будет чувствовать себя артиллерист на лафете.

Испытатели начали отговаривать Грабина от опасной затеи. Но он оставался непреклонным.

— У меня такое правило. Обязательно ощутить, как орудие подрессорено.

На Ф-22 УСВ была еще одна новинка. Колеса поставили от серийного ЗИС-5. Это делало ее более транспортабельной, позволяло перевозить на большой скорости по плохим дорогам.

Тягач тронулся, Грабин почувствовал приятную мягкость рессор, но вскоре эта мягкость насторожила. Пружиня на ухабах, пушка пыталась выбросить седока на дорогу. И в какой-то момент Грабин со страхом почувствовал, как ослабли руки и он вот-вот полетит под колесо.

— Все! — сигналом остановил тягач и, не слезая с сиденья, подозвал Норкина. — Можно готовить пушку к войсковым испытаниям. А я ложусь в госпиталь. Основное сделано.

Сложная операция была выполнена успешно, из госпиталя Грабина перевели в санаторий, чтобы он мог окончательно поправить здоровье. Врачи бдительно следили, чтобы больного не тревожили никакими заводскими делами. Посетителей к нему пропускали редко, с оговорами, писать и читать запрещали. Но, постепенно поправляясь, он все больше и больше втягивался в общее дело.