Земные и небесные странствия поэта

Мы с Гулей усталые, тяжело нагруженные, но веселые, счастливые бредем по тропе к той самой горе голой, снежной Кондаре.

И я читаю громко вслух, чтобы отогнать усталость и ночной древний страх от необъятности, бездонности вселенной, стихи современного безвестного поэта Z:

..Уже уж ночь ночь ночь в ущелья в ущелия сошла сошла сошла

Аллах Аллах соходит со небес

Твоя небесна млечна тишина

Твоя соходит со небес падучая текучая привольная звезда

Твоя речная плещет ива твоя летит пахучая цикада птица стрекоза

И Ангел близко опускается на глинистый разрушенный пророков древних

мерцающий мазар мазар

И клювом рыщет в перьях полусонная загробная речных святых чинар сова

сова сова

И ночь заухала заухала и в травы низкие росистые сошла сова сова

И ночь заухала и водопады затуманила замедлила окутала опутала взяла

Аллах Аллах душа ночная вся объята вся разъята для Вселенной вся

смиренна вся готова

Вся Твоя Твоя Твоя…

Алллллаааааа…

…Я почти пою эти стихи, и Гуля внимает мне, и ночь темная, туманная, теплая внимает мне… и принимает нас в свою вселенскую, кишащую мириадами жизней утробу… да!

Мы на дне ночи!..

Мы на дне Вселенной!..

Мы на дне бездны!..

Но без нас нет ни ночи, ни вселенной, ни бездны!..

О Боже!..

О Аллах, о Господь этой ночи, этой Вселенной, этой бездны, этих таящихся, колыбельных гор!

Помоги нам…

О!..

…Мы из последних сил бредем по знакомой тропе…

И вот мы на горе Кондара!..

— Гуля, ты узнаешь эту гору?.. Ты помнишь, как мы стояли тут, обнявшись, влюбившись?..

И не знали что? что? что делать нам друг с другом?..

А нынче прошло пятнадцать лет, и мы знаем?..

А?..

…А вот она — темная громада исполинского Дерева плывет в беззвездной ночи гор!..

И мы бредем к одинокой Черешне альпийской. И мне кажется, что она стала еще выше и толще… Поистине, Дерево-Пирамида!..

Вершина, крона её уходит в низкие, сырые тучи.

Вершина теряется в тучах близких, бегущих.

Мы дышим тучами… мы словно едим-жуем, смакуем сырые, рыхлые тучи…

Какое-то животное чутье подсказывает мне, что не надо ставить нашу палатку прямо под Деревом, хотя Оно могло бы спасти нас от дождя.

Мы с Гулей притихшей быстро и умело ставим палатку близ Черешни…

Ночь иссиня-черна, как майский, малахитовый, сыпучий, гремучий жук…

И так мы устали от долгого пути в горах, что нет у нас сил развести костер, вскипятить чай и поесть.

— Гуля, Гулечка, что ты притихла? что вспомнила? что чуешь, предчувствуешь, возлюбленная древляя моя?..

Завтра утром мы встанем рано, рано! Вместе с горным солнцем!..

И я разведу костер и напою тебя чаем и кофе!..

И мы пойдем ловить форелей и маринку в Фан-Ягнобе!

Я опытный рыболов-браконьер!.. Я умею поражать форель из ружья на пенных речных перекатах…

Ранним утром рыба доверчивая…

Как девственница…

И мы дремно залезаем в наши спальные мешки и, радостно предвкушая горную, вольную, медовую, хмельную жизнь нашу, засыпаем, что ли? становимся ночью? растворяемся в ночи, что ли?..

И мой спальный мешок сонно приближается к её спальному мешку…

И я вынимаю из мешка сонные, тяжелые руки, и обнимаю её сонно, хмельно…

И она не противится мне сонно, хмельно…

И наши руки сплетаются, как корни и ветви близких дерев…

Но только руки сплетаются наши…

Да…

А где-то бродит смерть…

Чья?..

Пусть моя…

Глава четвертая УТРО!

…Кавказ был весь, как на ладони,

И весь, как смятая постель…

Б. Пастернак

…Утро! Раннее утро в фан-ягнобских горах!..

Я просыпаюсь рано, рано…

Алое необъятное слепящее солнце встает из-за гор!..

Тучи за ночь ушли, открыв безбрежные алые дали, дали, дали — снежные пики близких и далеких вершин ослепительно больно сверкают, уходя за все горизонты… Айя!..

Я выхожу, выползаю из нашей палатки, из нашей горячей постели…

И я вспоминаю великие строки поэта: “Кавказ был весь, как на ладони, и весь, как смятая постель…”

О Боже!.. Кто ночевал, почивал на горах этих?..

Иль Сам Господь разбросал, разметал эти горы, как алмазные подушки, одеяла, простыни?..

Кто знает, кроме Самого Творца…

Но Он молчит…

— Гуля! Возлюбленная моя! Вставай! гляди! Художница, где ты на всей земле увидишь такое?!..

Я бегу к одинокой исполинской Черешне — ближе! ближе!.. Вот она! Я стою, дышу под ней!..

О Боже! Сон, что ли? Но не бывает снов таких!

Надо мной исполинское Дерево слегка колышется от раннего горного ветерка — в горах всегда веет этот ветерок от гор и пропастей.

Я гляжу на необъятное Дерево…

Оно всё живое, кровавое! сплошь малиновое дерево! Оно всё усыпано малиновыми несметными плодами!

Это огромные — величиной с малое яблоко — малиновые ягоды!

Всё Дерево усыпано этими атласными, малиновыми, рубиновыми, гранатовыми, малахитовыми неслыханными черешнями…

…И я вспоминаю древнюю миниатюру, где нагой Царь Дарий Гуштасп I на золотом троне сидит под исполинской черешней и забавляется люто, пагубно с тремя коралловыми эфами.

Теперь я понимаю, что еще привлекало великих Царей персидских, согдийских, ассиро-вавилонских к этому страшному Дереву.

Эти неслыханные малиновые ягоды!..

О Боже!..