Земные и небесные странствия поэта

И истлели избились истратились излились в воде бегучем текучем тлене железные заборы, но не душа человеческая ждущая… да!..

И там на берегу стояла алыча цветущая…

…Лидия-Морфо я пришел я вернулся к тебе дальная речная любовь моя!..

И сойдем с путей земных на пути небесные…

Да дай только проститься с алычой земной блаженной!..

И пойдем поплывем к иным брегам! к иным селеньям!..

…Но лежит фазан убитый гранатовый на скатерти льняной.

Но прощается мать моя с Пасько-Корыто. С конем его. С саблей его нагой.

— Анастасия, я скоро вернусь. Мы побьем потравим повалим немцев ворогов и я вернусь. Скоро!..

И он бьет коня саблей и конь ал шелковый вздымается во дворике нашем и уносит его убивая приминая гонными гневными копытами кроткую нашу дворовую траву траву…

…Я вернусь. Скоро… Анастасия, скоро…

…Русь! Ты ворог всем? Иль тебе все вороги народы?..

…Дядя Пасько-Корыто, и вы вернулись.

Скоро.

Словно немцы вороги охотники убивцы убийцы ждали вас прямо за низким саманным ночным слепым нашим дувалом…

И вы вернулись…

Скоро!..

…И там у пыльного нашего городского низкого вокзала росли старые дурные акации и они цвели душными цветами и я влез на акацию и ел цветы эти, потому что война была голодная, а цветы были желтые сладкие медовые.

И люди голодные веселые ели эти цветы и бродили по цветущим деревьям как пчелы медососы медосборщицы.

И дальный наш город Джимма-Курган пыльный был голодный был веселый.

И люди ели цветы акации и коровий жмых и кору кленов весенних текучих влюбленных.

И люди бродили по деревьям цветущим и брали как пчелы потому что на земле голодно было и сиро…

И отгоняли пчел недоуменных покорных…

Но весело было в городе Джимма-Кургане…

И я ел коровий жмых и сосал жевал кленовую горькосладкую шершавую душную свежую шкуру кору и цветы акации у вокзала…

А на рельсах стояли под солнцем открытые железнодорожные платформы прибывшие от Войны и там лежали стояли томились калеки инвалиды войны далекой…

И тут были слепые, безрукие и безногие…

И они приехали в дальный наш пыльный Джимма-Курган, потому что был тут конец-тупик исход железной дороги и дальше не шли поезда, а домой на Русь свою к своим женам не хотели они возвращаться стыдливые, потому что были неполные усеченные утесненные…

И хотели быть мертвыми убитыми усопшими для жен и детей своих, а не изуродованными а не искаженными…

Но близ платформы теснилась стояла очередь вдов безнадежных безмолвных сердобольных и вдовы брали разбирали чужих мужей солдат улыбчивых застенчивых виновных…

И уводили уносили их с собою… неполных…

И медсестра Софья-Лакрима София-Слеза София-Колодезь в белом халате сопровождала калек.

И она раздавала их.

И я знал ее, потому что она жила в нашем дворе в деревянном сарае…

И вначале разобрали увели домой слепых а потом безруких а потом безногих…

И очередь вдов иссякла у платформы…

И я глядел с привокзальной пыльной старой акации на платформу и на ладную тугую тесную плодовую Софию-Лакриму в белом халате и на очередь…

…Русь Русь где мужи воины твоя?..

…О Боже! и я ел цветы акации и глядел на платформы и иссякла очередь вдов и на последней платформе остался один солдат.

И он улыбался.

И он был совсем совсем совсем насквозь наотрез навек безногий.

И он улыбался широко и вольно.

И во рту у него был стручок афганского перца.

И в глазах у него были веселые счастливые полноводные слезы слезы возвращенья…

И он сидел на четырехколесной ползучей деревянной каталке коляске а в руках у него были резиновые бруски, чтоб отталкиваться от земли…

И он увидел меня в ветвях акации, хотя я хотел спрятаться и засмеялся захрипел закричал:

— Тимка! Тимофей!.. Погоди есть цветы акации…

Я тут привез тебе чудового дюжего гарного немецкого шоколада!..

Только не говори матери, что я вернулся…

Я ведь ей и раньше не был нужен. С ногами…

А теперь — тем паче…

Не говори, хлопчик…

И он улыбался мне и плакал кривился мутился радовался от стручка красного перца афганского…

…Ай дядя Пасько-Корыто!.. ай был фазан алмазный а стал гранатовый…

Ай дядя Пасько-Корыто!..

Ай где твой конь шелковый алый?

Где твоя сабля нагая острая хозяйка лютая босая однолезая косая?

Где твои ноги в сапогах яловых смоляных гуляющих?..

…Тимофей!.. Только не говори матери что я вернулся!..

И он улыбался мне, он святой оброн оброк упадь обрубок Войны…

— Возьми шоколад, хлопец…

…Матерь матерь полночная матерь мать мати моя! пусти меня к реке ночной сталой туманной где из туманных сафьяновых кустов тугаев возлетают талые талые февральские фазаны нетронутые алмазные…

Матерь я скажу тебе я сказал шепнул метнул тебе во сне ли? в бреду ли? в тумане алмазных талых февральских фазанов?

…И там против нашей низкой земляной кибитки мазанки саманной стоит веет живет тысячелетняя сасанидская Чинара с необъятным выгнившим нутром дуплом…

И там в дупле таится прячется дядя Пасько-Корыто матерь мама!..

Мама он вернулся с войны мама!..

Мама да только он совсем безногий мама мама мама…

И он сидит тайно в дупле и жует афганский стручок и плачет радостными слезами и глядит на нашу кибитку мазанку и любит тебя мама мама матерь…

…Зачем война мама? Зачем ноги отымает отнимает?