Земные одежды

И все же ему стало радостно, будто девушка принесла счастливейшую весть, окутала веселящим глазом. Докурил и побрел домой, забыв про чурбак и топор.

— Дед… бабай, а бабай, слышишь? — легонько тормошил он деда.

Тот спал, да и что он мог знать уже. И Васянки не видно нигде, чтоб расспросить. Димка сел на велик и проехался по улицам, нет ее. Выехал на берег реки и поднялся почти до “Кармелиты” — только мужики в моторке. Димке показалось, что, увидев его, они пригнулись, испуганно засуетились.

На следующий день в это же время Димка рубил талишки за воротами. На самом деле просто ждал встречи с той девушкой. Солнце уже садилось, и воробей на столбике ворот поеживался и сиял розовым нимбом. Деревья за рекой особенно четко отражались в спокойной воде. Димка забылся в легкой работе и едва не пропустил ее. Девушка гнала корову и тихо говорила что-то самой себе или напевала. Он замер, а потом, бахвалясь мужской силой, так рубанул по жерди, что половинка взлетела вверх и треснула его по макушке. Девушка смешливо нахмурилась и спрятала лицо за спину коровы. В ту минуту, когда Димка увидел, как склонилась ее голова, как хмурятся выгоревшие брови, он вдруг почувствовал, что проживет с этой девушкой долгую жизнь.

Она гнала корову к дворику бабы Кати. Открыла дверь и прошмыгнула внутрь.

— Идем, Зорька, идем, — услышал он ее голос.

Корова задумчиво и длинно вздохнула, махнула хвостом и понесла свои раздутые бока в проем хлипких ворот.

 

Девушка заразила Димку, он изнывал и томился. Днем слонялся по заднему двору, ежеминутно выглядывая за ворота. Замирал, прислушиваясь к полуденно-жарким и протяжным стонам кукушки в кронах деревьев на острове. ее кукования холодным эхом отдавались в груди Димки, мучили своей эротической томностью. Ночью бродил под звездами, уходил на луг, пересекая пахучие, теплые сверху и холодные по ногам слои воздуха, спускался к реке и нисходил обнаженным в бездонно-черную невесомость. Он с болью смотрел на небо, деревья и звездную пропасть и однажды понял, что бессознательно ждет от них чего-то, ждет сокровенного действа в ответ на свою любовь, ждет совместной трансформации и слияния с этой великой и безучастной красотой.

 

Весь день Димка вывозил пласты спрессовавшегося навоза из сараев, разбрасывал по округе и быстро возвращался назад, боясь пропустить незнакомку. В обед он почувствовал чей-то взгляд. Обернулся, пристально посмотрел на плетень бабы Кати и уже хотел отвернуться к своей телеге, как вдруг из-за него поднялась девушка.

— Зачем вы делаете бесполезную работу? — она уперла ладошку в бок и накрыла ее сверху другою.

— Землю удобряю.

— Вместо того чтобы удобрять барханы, вы могли бы кизяк сделать, — она стеснялась смотреть на его голый торс. — Хоть будет чем деду зимой печь подтапливать. Не все ж дровами…

Димка слушал музыку ее голоса и улыбался от удовольствия.

— Вот мы с бабушкой рубим и там же складываем, чтоб сохло, — и вдруг она засмеялась.

Димка с улыбкой смотрел на нее.

— У вас вид такой… я вспомнила, как вы на сарай замахнули, бдымц, и уже на крыше!

— Да я и сам, блин, не заметил, как там оказался!

— Джеки Чан позавидовал бы.

— Да я что? Вот вы молодец! Даже красиво, как мать защищает своих детей!

— Какая мать? — нахмурилась она. — А-а, поняла… это же Аветисяны, беженцы, наши соседи, это их дети.

— А я подумал, что это ваши дети! — Димка не мог уже сдерживать предательски широко расползающейся улыбки. — Обалдеть, думаю, такая молоденькая девчонка… Так вы не замужем?!

— Нет, а что тут удивительного такого?

— Ничего, я так…

Она нахмурилась глупой улыбке Димы.

— Извините, у вас здесь что-то, — опомнился он и потер верхнюю губу. — Побелка или мука?.. Вот тут.

— Где?! Это не побелка. Это меня лошадь лягнула.

— Ничего себе, так и убить можно.

— Не знай, я маленькая была, не помню.

— Видимо, зашивали?

— Конечно.

— Больно?

— Не знай, не помню.

— Ничего, вам это даже идет. А как вас зовут?

— Ивгешка.

— Как?

— Евгения, а бабушка зовет Ивгешка. Она вас в гости сегодня приглашала, дядь Федь, если хотите.

— Извините, а чей же это был бугай? — Димка ликовал и словно бы не услышал приглашения.

— А-а, с казахской стороны, — она поправила локон и сдунула с губы соломинку. — Любви ищет…

Она усмехнулась, и под глазами появились припухлости, такие, что у Димки заныло в душе.

 

Димка еще долго слышал ее голос. Потом очнулся и вспоминал, что он здесь делает. За десять минут разметал все с телеги, разравнивал. Кудахтали соседские куры, а петух, боясь Димки, бегал возле сараев, склонив к земле плечо, злился и ревновал. Вилы были словно игрушечные, а телега будто сама рвалась из рук. Он поднимал такие пласты, что лопались и рвались древесные жилы посредине черенка.

— Ивгешка…

Разбросал навоз до оградки бывшей колхозной теплицы. За осень и зиму это все еще больше перегниет, за весну осядет, и к лету образуется прекрасный гумус.

— Дядя Федя, охренеть!

Он курил и прятал в пригоршне ладони улыбку — глупую и счастливую.

— Надо же, какое прекрасное имя — Ивгешка! И необычное такое…