Земные радости

— Я намерен жениться, — спокойно объявил он. — И уйти со службы у герцога. Собираюсь поехать в Виргинию и начать все сначала. В стране, где нет лордов, королей и архиепископов. Я буду там, где люди сажают свой райский сад.

Он решил, что отец побежден, и спешил воспользоваться добытым преимуществом. Но Джон поднял голову и сурово посмотрел на сына.

— Подумай еще раз, — посоветовал он.

Обед был съеден в неловком молчании, потом Джей надел шляпу и вышел в темноту, прихватив небольшой фонарь, освещавший дорогу.

— Куда он пошел? — поинтересовался Джон у жены.

— В большой дом на вечернюю молитву, — пояснила она.

— Они проводят молитвенные собрания прямо на пороге дома моего господина?

— Почему нет?

— Потому что король определил, как должны проходить церковные службы, — возмутился Традескант. — Их должен проводить официальный викарий в церкви по воскресеньям.

— Но мать Бекингема — католичка, — напомнила Элизабет. — Да и сама королева. И они не подчиняются королю и архиепископу. И они делают вещи похуже, чем простые люди, которые читают Библию и молятся Богу на своем родном языке.

— Ты не можешь сравнивать ее величество с простыми людьми, с Джеем!

Элизабет повернула к мужу спокойное лицо.

— Могу и сравниваю, — отрезала она. — За исключением того, что мой сын благочестивый молодой человек, который молится два раза в день и живет трезвой и чистой жизнью, тогда как королева…

— Больше ни слова, — прервал ее Традескант.

Она покачала головой.

— Я только хотела сказать, что мораль королевы — это ее личное дело. А мой сын не берет чужого, не поклоняется идолам, избегает священников и их пороков и ничего не говорит против короля.

Джон молчал. Невозможно было отрицать, что королева все это делает. Невозможно было отрицать, что королева — убежденная католичка, заявлявшая, что ненавидит мужа и его страну и что не будет изъясняться на языке этой страны и улыбаться ее народу.

— Какой бы ни была мораль нашего сына, он получает от герцога деньги, — заметил Традескант. — Джей остается его слугой, пока получает от него деньги, хорош Бекингем или плох.

Элизабет встала из-за стола и собрала тарелки.

— Нет, — возразила она. — Джей работает на герцога, пока не найдет другого хозяина, лучше этого. Тогда он уйдет без малейшего сожаления. Он не клялся в преданности, не давал никаких обещаний. Наш сын не принадлежит Бекингему, пока смерть не разлучит их. И он не следует за герцогом, прав тот или не прав.

Она посмотрела на Джона. Свеча на столе подчеркивала его опухшие глаза и решимость на ее лице.

— Только ты у нас связан обещаниями по рукам и ногам, — добавила Элизабет. — Своей любовью к нему. И клятвой, которую ты сам и придумал. Но не Джей. Ты сам себя связал, Джон. Но мой сын, слава богу, свободен.

На кухне Нью-Холла Джон выяснил, что возвращение герцога прошло гораздо приятнее, чем его собственное. Весь королевский двор выехал из Лондона встретить Бекингема. Получилась блестящая кавалькада из всадников и семидесяти карет; дамы, благоухавшие ароматом розовой воды, бросали из карет розовые лепестки, приветствуя героя. Только королева избегала участия в праздновании, только ее ближайшее окружение хмуро оставалось в стороне. Карл дал великолепный обед в честь триумфального возвращения, а после трапезы увел Бекингема прочь от всех, в свои личные покои, и они провели там ночь.

— Полагаю, лишь вечер, — предположил Джон. — Наверняка на ночь герцог ушел к своей жене, герцогине Кейт.

Курьер из Лондона покачал головой и настойчиво заявил:

— Той ночью Бекингем лег с королем. В постель короля, в спальне короля.

Джон коротко кивнул и посмотрел в сторону. Больше он не хотел ничего слышать.

— И он послал вам письмо, — продолжал курьер, роясь в кармане.

Традескант вихрем обернулся.

— Письмо! Вот проклятый дурак, почему ты сразу не сказал?

— Не думал, что это так срочно…

— Разумеется, срочно! Может, он велит мне явиться немедленно! Может, ты уже задержал меня своими кухонными сплетнями и всей этой чушью о кроватях, ночах и розовых лепестках…

Джон выхватил письмо из рук курьера и, споткнувшись, шагнул в сторону, подальше, чтобы никто ничего не прочел. Он взглянул на знакомую печать, личную печать герцога, сломал ее и развернул лист. Послание было написано характерным острым почерком Бекингема. Традескант еще крепче сжал бумагу и увидел первое слово: «Джон». Он испытал колоссальное облегчение. Он едва различал буквы, поскольку листок дрожал в руке. Герцог требует его к себе. Жестокие фразы на причале ничего не значили. Бекингем хочет видеть его рядом, теперь они заживут вместе, как и планировали.

— Печальные новости? — спросил курьер из-за спины Джона.

Традескант сложил письмо, прижал его к груди и коротко ответил:

— Конфиденциальные.

И отправился с посланием в сад, будто неся украденные сладости — съесть их вдали от чужих глаз. В регулярном саду было пусто. Он прошел до конца миниатюрной аллеи и сел на маленькую каменную скамейку. И только тогда открыл письмо с приказами своего господина.

Джон!