— Скорей всего ты прав. — Не стал я врать. — Ну, так и что? Наш путь с государством Российским. И пока всё идёт так, как мы и рассчитывали. О нас знает человек, который кровно заинтересован в том, чтобы у нас всё было хорошо. Вот он и старается оградить нас от опасности. А в вакууме мы жить не сможем. Хорошо то, что о нас, я имею в виду нашу семью, не знают наши враги, иначе станет очень худо. И КГБ делает всё, чтобы это не случилось. Не переживай отец. Если, имея такой шанс вырваться из этого болота, в котором страна пребывала с конца восьмидесятых, нас предадут, то не стоит вообще жить. Это будет не просто предательство, это будет означать для меня крах всего, что могло означать порядочность. А с этим я просто не смогу жить. Но если это случится, уйдём мы красиво. — Улыбнулся я в конце.
— Ладно, — махнул на меня рукой отец, — думаю, ты знаешь, что делаешь. И я тебя поддерживаю.
— Мы тоже того же мнения, — высказался Дмитрий Звягин, на что Семён Николаевич махнул головой, — а теперь, пойдёмте домой. А то чай наверно остыл уже.
Сильно долго засиживаться за чаем мы не стали, у родных, завтра рабочий день, и от графика работы отходить они не собирались. Дети — это серьёзно, и относиться к этому надо с полной ответственностью. Это наше будущее, будущее нашей страны. Пусть их мало, но велика беда — начало.
Пока пили чай, я рассказал свежие анекдоты, услышанные от Грека накануне отъезда с базы, дружно посмеялись над ними, но было видно, что люди устали, и мы решили идти спать.
В спальне, Сашенька показала мне, насколько она соскучилась. Почти до утра показывала. На сон мне осталось всего пара часов. Но это ничего, в ходе дня перехвачу часик дополнительно. Мне-то особо делать нечего. Разве только с сыном серьёзно поговорить. Сдаётся мне, в будущем, он сможет делать гораздо больше меня.
Утром, после завтрака, а встали мы очень рано, все придерживались графика как в лагере, я отправился с сыном в лагерь, а все остальные занялись своими делами. Олег отправился в город. Что-то он хотел купить по заявке Лены. Мы с сыном устроились на той же скамейке, где вчера с отцом у нас происходил разговор, и стали наблюдать за занятиями молодёжи, которые в этот раз проводил отец, самостоятельно. В этот раз на спортплощадке был всего один взвод, у остальных были занятия в учебных палатках. Палатки располагались под кронами деревьев, и атмосфера там должна была быть вполне подходящей для таких занятий.
У отца всё шло своим чередом. Сначала была разминка, длилась она около часа, а потом он стал обучать приёмам рукопашного боя. Видно, что это не первое занятие уже, и навыки у ребят уже есть, а сейчас они просто оттачивают мастерство. Если не забросят эти упражнения за время учёбы в школе, к следующим сборам это уже будут серьёзные бойцы. Не спецназ, конечно, но шайку бандитов разгонят легко.
— Скажи, сынок, — посмотрел я на сына, — как ты догадался, что надо делать, когда девочка сломала руку?
— Не знаю, папа. Я не догадывался. Я просто хотел ей помочь. Очень хотел. Она очень хорошо относилась ко мне, и мне было больно смотреть на её руку. Так не должно было быть. Вот я и попробовал.
— А как ты это делал, — не унимался я, — можешь вспомнить?
— Пап, я никак это не делал специально. — Пожал он плечами. — Я не знаю, как это делать. Я просто хочу помочь, и у меня получается.
— А как ты это желаешь? — Зацепился я за слабую догадку. — Как звучит твоё желание? Сможешь мне сказать, дословно? Например, что ты желал, когда лечил эту девочку?
— Ну-у, — задумался ненадолго Владимир, устремив взгляд в небо, — я хотел, чтобы у неё перестала болеть рука, и всё стало как раньше. Нет, не так, — обрадовался он тому, что вспомнил дословно, — я хотел, чтобы у неё с рукой всё стало, как было до перелома, и у неё перестала болеть рука.
— А когда ты это желал, ты что-то представлял, в уме? Ты знаешь, что такое представить?
— Папа, я уже не маленький. — Укоризненно покачал он головой, совсем как взрослый. — Конечно, я знаю, что такое представить. Это как видеть на самом деле, только в уме. А тогда я представил у ней здоровую и ровную руку.
— А как ярко ты можешь себе представить что-то? Ну… — задумался я ненадолго, чтобы выразить свою мысль для ребёнка.
— Я понял тебя папа. — Махнул он рукой на это. — Не надо думать, как мне это сказать. Свои картинки, я их так называю, я вижу, как настоящие. Для меня нет разницы между картинками и тем, что я вижу глазами. Вот ты, — встрепенулся он, посмотрев мне в глаза, — попробуй представить себе голубя. Представил? Хорошо. И что ты видишь в этой картинке?
— Хм, — ухмыльнулся я, — голубя и вижу.
— А какого он цвета?
— Белого, какого же ещё?
— А что он делает у тебя сейчас?
— Сидит на месте и не шевелится. — Ответил я, не понимая, к чему он клонит.
— А ты можешь увидеть его с других сторон?
— Могу, — кивнул я головой, — и с другой стороны, даже увидел чёрное пятнышко на крыле.
— Очень хорошо, — обрадовался сын, — а что ты видишь вокруг голубя? Где он у тебя находится?