Зенит Левиафана. Книга 1

Меч действительно был хорош - перекрестье, отделанное бронзой, покрывали рубленые рунические узоры, оно расходилось в стороны от клинка под небольшим углом и было стилизовано под две вытянутые волчьи морды. На навершие, тоже бронзовое, умелый ремесленник нанес трикветр в окружении рунического заклинания. «Обладающий мной да несет гибель врагам своего конунга». Прочитав надпись в первый раз, Аудун криво усмехнулся и Торбьорн, протянувший ему клинок, так и не понял смысла той усмешки. Зато воину ирония ситуации виделась тонкой шуткой судьбы.

- Жаль, что дерьмовый, - продолжил Вёлунд. Он шел, глядя перед собой, и даже не смотрел на Аудуна. - Сталь с изъяном, плохо прокована у перекрестья. И у противовеса слабое место, разойдется трещиной, не пережив и дюжины добрых ударов. Иногда оружейнику Шиена, Барди, случается впускать в мир настоящие шедевры, он умел и упорен.

- Видимо, не в этот раз, - Аудун инстинктивно положил ладонь за рукоять клинка, обмотанную простой черной кожей. Меч ему нравился, но казался излишне тяжелым. Сам он привык биться куда более короткими и легкими клинками. Но у нордманов знакомые ему с детства ксифосы неминуемо получили бы прозвища зубочисток.

- Не в этот, - кивнул Вёлунд. Какая-то часть сознания бога-кузнеца все еще пребывала где-то далеко, в глубинах его дремучей памяти, всколыхнутой путешествием между мирами. - А знаешь, чем отличается ремесленник от творца?

- Думаю, мастерством, - осторожно проговорил Аудун, ощущая, что за словами древнего существа скрывается важное намерение. - Способностью вкладывать в оружие нечто большее, помимо жажды человеческой крови.

- Ты думаешь это самое важное в оружии? - Вёлунд, кажется, заинтересовался таким ответом. Его губы дернулись, но не спешили расплываться в улыбке. - Думаешь, хорошим оружие делает жажда крови?

- Несомненно, - Аудун не был кузнецом, он был воином и потому отлично знал, что лучше других рубит тот меч, который ковался с яростью в сердце, с ненавистью опускался в масло и полировался руками, которыми руководил гнев.

- Это верно, - медленно кивнул Вёлунд после некоторого молчания. - Но не только. Такой клинок будет хорош, он будет неумолим в руке славного воина и удары его станут едва отразимы для самых искусных мечников. Но когда такой клинок встретит волю, достаточно сильную, чтобы воспротивиться судьбе, не покориться ей, когда она того потребует, он не устоит, он расколется и ярость его, достигнув точки кипения, иссякнет.

- Потому что такой клинок будет выполнен ремесленником? - предположил Аудун, который никак не ожидал от древнего бога философских бесед о кузнечном деле.

- Да, - твердо кивнул Вёлунд. Он уже полностью вернулся в реальность, освободившись из цепких объятий давних воспоминаний. - Также со скальдами. Если в поэме скальда люди видят то, что он в нее вложил, это хороший скальд, но он - ремесленник. Лишь когда люди начнут видеть в его работе то, о чем он и сам не задумывался, когда его труд начнет жить собственной жизнью, вне рамок, установленных его создателем, тогда можно говорить о том, что скальд - творец, и ему удалось принести в мир нечто особенное.

С этими словами кузнец отодвинул в сторону разлапистую ветвь карликовой березы и они уперлись в плетень, окружавший поляну с его кузницей. Обойдя плетень до единственного входа они, наконец, вернулись туда, где начали свое неожиданное путешествие в Утгард.

- К чему это все? - спросил Аудун. Вышло резко, но так и задумывалось. - Ты и сам не любишь пространных речей. И вдруг - вся это философия о ремесленниках и творцах.

- Зато ты такие речи любишь, - Вёлунд посмотрел ему в глаза. - Ты в них мастер. Настоящий творец! Как и в воинском искусстве. Сначала я думал, что ты лишь ремесленник. Удачливый, умелый, но - ремесленник. Таких сейчас мало, но встречаются, особенно здесь, на севере. Лишь теперь вижу, что ошибся.

- Что изменилось? - Аудун немного смягчился, но все еще не понимал, к чему ведет кузнец. Он не опускал взгляда, смотрел на Вёлунда едва ли не требовательно.

- Теперь я знаю, зачем ты здесь, - ответил кузнец. - Знаю, зачем на самом деле явился ко мне. Зачем все это.

Аудун непроизвольно напрягся всем телом. Вопрос, готовый сорваться с его языка, был очевиден. Поэтому воин молчал.

- В момент, когда ты увидел своего врага воочию, ты перестал себя контролировать, - пояснил Вёлунд. - Эмоции захлестнули тебя и были столь сильны, что обратили во прах все барьеры, скрывавшие твои мысли от окружающих. И я прочел тебя, не мог этого не сделать, даже если бы захотел, настолько сильно ты разгорелся.

Аудун поджал губы и медленно отвел взгляд, понимая, о чем говорит кузнец. Порой подобное случается даже с такими, как он, не только со смертными. В миг наивысшего напряжения искренних чувств, будь то страх, любовь или ненависть, человек непроизвольно раскрывается, становится уязвим. С ним такое уже происходило, но очень давно и теперь воин был зол на себя. Будь в тот момент рядом с ним враги, а не друзья, все могло бы закончиться куда хуже.