Зенит (СИ)

А Мария даже не дергается.

Ирина решительно тряхнула головой.

— Да, это необходимо.

Женщина дернула уголком рта, едва заметно, но кивнула.

— Если так — конечно! Марк, позови всех! Проходите в гостиную.

— Спасибо, — поблагодарила Ирина.

Нацепила бахилы и прошла не разуваясь. Вот еще не хватало.

***

Квартира была под стать хозяйке.

Широкие коридоры, высокие потолки, четыре комнаты. Как мимоходом пояснила хозяйка — гостиная, спальня, две детских. Для девочек и для мальчиков.

Планировка — на обе стороны, все продумано, архитектор был весьма умным человеком, кухня — Ирина по дороге и туда нос сунула — большая, ванная — огромная, в ней установлены две душевые кабинки вместо лохани ванной.

И в то же время квартира…

Она неуловимо напоминала свою хозяйку.

Внешность — роскошная. Оправа — откровенно убогая.

Обои дешевые, какой-то жуткий цветочек, ей-ей, проще было ободрать эту гадость, да и покрасить стены масляной краской.

Занавески под стать обоям, мебель из сетевого гипермаркета, даже не ДВП или ДСП, а какой-то новый материал, который пальцем проткнуть можно. Дрянь, одним словом.

Ремонт тоже так себе… нет, Ирина тут жить не хотела бы.

Дело даже не в ремонте. Дело в людях, в самой ауре дома. Сейчас Ирина чувствительна к таким вещам, сейчас она их всей шкурой ощущает. Может, не смогла бы внятно сформулировать, но кому нужны слова?

Кому нужны такие глупости, когда по коже бегут липкие гадкие мурашки?

Эта квартира — как весенний лед.

Бывает такое на реке, когда уже пришли оттепели, когда лед истончился и стал хрупким, словно полиэтиленовая пленка — пальцем проткнуть можно, когда на него не то, что вставать — дышать нельзя. Бывает.

И если после этого выпадет снежок, запорошит, закружит… он просто прикрыл ненадежный синий лед. Он просто обманывает глаза…

Вот и этот дом обманывает.

И женщина. И дети…

Их много. Шесть человек, Марк, Андрей, Семен, Петр, Мария и Анна. Откуда в этом библейском списке еще и Маргарита?

Об этом Ирина и спросила в первую очередь.

— Маргарита — ваша старшая дочь?

— Да.

— Почему — Маргарита?

— Мама так назвала. В честь бабушки.

И Ирине становится понятно, пусть не все, но кое-что. Достаточно увидеть промельк в голубых глазах женщины, при этом слове.

Коротеньком, самом лучшем — для нее слове.

Мама…

Мама может, и не одобряла выбор дочери, но внучку полюбила. Маргариту, Риточку. И пока она была жива, Петр не подмял жену. Не подчинил, ничего с ней не смог сделать.

А когда она ушла….

Ирина не знала, как это было. Но даже не сомневалась. Кравцов — человек достаточно властный, верующий, харизматичный — и нетерпимый к чужому мнению. Эгоцентричный — и жестокий, причем не к себе, любимому. Страшное сочетание на самом-то деле. Потому что рядом с ним жить нельзя.

Можно, наверное, но жить — и существовать суть разное.

Точно так же, как смотреть — и видеть. Радоваться потому, что так положено — или радоваться от всей души.

Здесь-то души и не было.

И прежде, чем Ирина успела сообразить, что говорит, у нее вырвалось сочувственное:

— Вам, наверное, было очень больно?

Ударь она женщину по лицу, и то такого эффекта не было бы.

Мария просто шарахнулась от нее, дернулась, словно Ирина вдруг рога и хвост отрастила.

— Откуда….?

— Не знаю. Но мне бы точно было больно, — призналась Ирина. — Лучше уж сразу, чем вот так, год за годом…

Ирина оглядела детей.

Вот стреляйте, режьте, убивайте…

Все они были копиями отца. Не лучшими, кстати, копиями. Словно проявленная фотография — и негатив. Не такими красивыми, яркими, обаятельными, словно размытые тени.

Зато наверняка, это очень верующие и послушные дети.

Наверняка…

— Выйдите, — попросила она детей.

Почему-то никто не думает об обратной стороне послушания.

Сегодня ты ведешь за собой стадо баранов. А завтра?

А завтра они тебя затопчут копытами. Им ведь плевать, кто пастух. Ты сам сделал их баранами, сам… чего ты хотел?

Вечной бараньей преданности?

Обязательно. Сразу же после стрижки.

Ирина дождалась, пока дверь гостиной закроется за детьми — и присела рядом с женщиной.

И крепко обняла ее за плечи.

— Поплачь. Легче будет.

Мария дернулась. Раз, другой, но вырваться не смогла. Да и не слишком-то хотела. А потом уткнулась носом в плечо Ирине…

И рыдала, рыдала, рыдала…

Прошло не меньше часа, прежде, чем слезы остановились. Только вот женщинам было уже намного легче. Обеим.

— Зачем ты так с собой?

Ирина вытирала нос Маше — уже Маше, и плевать на разницу в возрасте, лежащим на кресле платком, кто бы сомневался — черным. И Маша качала в ответ головой.

— Веришь? Самой бы знать хотелось…

— Попробуй, догадайся, — Ирина бросила тряпку на диван и взяла женщину за руку. — А лучше — попробуй, расскажи. Вместе оно легче будет.

— Нас никто не подслушивает?

Ирина послушно выглянула в коридор, огляделась.

Нет.

Если кто и пытался — слились в первые полчаса слез и всхлипов. Все равно там ни единого слова сказано не было, а про слезы…

— Кто из детей обычно ябедничает отцу?

— Марк и Андрей.

— На Маргариту они тоже ябедничали?

— Конечно.

— Она ведь в вас пошла, не в отца…

— В мою мать. Мама очень… сложная была. У них с Петей баталии разворачивались.