Зенит затмения

Он посмотрел на храм и увидел, как вереница огоньков поднимается по главной дороге.

– Что я делал, прежде чем уснул?

Озеро вдруг отодвинулось, уменьшилось во много раз, а деревья подступили ближе.

Из темноты сада появился Осита с фонарем, а вслед за ним вышел красивый молодой человек.

– Принц Нико, – понял Кайоши, и его тут же ударило еще одной догадкой. – Это не сон! Это мое подсознание. Я говорил с принцем Нико, а потом… Потом я уснул…

Озеро теперь выглядело иначе, но на нем опять появились мостки.

– Что ты хочешь сказать мне? – сказал провидец, обращаясь к подсознанию. – На что ты намекаешь?

Снова и снова маленького Кайоши толкали в воду.

– Вы этого не помните! – испуганно сказал Нико голосом Цу-Дхо. – Вы не помните. Вам было всего шесть лет. Вы гуляли по мосткам над озером, и вас кто-то столкнул в воду. Кто-то из детей позавидовал вам и столкнул в воду. В ледяную воду. Зимой. У вас была лихорадка, Кайоши. Вы заболели. Сильно заболели. Вы умирали у меня на руках. Мы обложили вас льдом, но жар уже не спадал. Мы приготовились к худшему и тогда… Вы вдруг проснулись и сели, а потом начали смеяться. Я коснулся вашего лба, и он был прохладный. Вы сказали, что Змей наконец-то вышел из клетки. Что теперь вы сын Черного Дракона. И что вы убьете Ли-Холя. Вы так и сказали, Кайоши! Вы заявили, что убьете нашего императора!

– Червь! – с ужасом понял Кайоши. – Когда я потерял сознание, мной овладел Червь! Значит, поэтому я не могу проснуться!

– Но у тебя больше власти над твоим телом, – сказал Нико. – Разве нет?

В лицо ударил запах воска и дыма. Кайоши почувствовал тепло на левой щеке, услышал треск пламени и чьи-то всхлипы. Он открыл глаза и увидел забившегося в угол Оситу, всего в соплях и слезах.

– Что случилось?

– Каёси-танада-а! – пискнул зареванный слуга и, приглядевшись, подался чуть вперед. – Вы уже не совсем сумасшедший, да? Черный Дракон ушел?

– Что здесь произошло, Осита?

– Вы разговаривали с кудрявым господином, а потом уснули! – выдавил слуга. – А-а потом проснулись среди ночи и как давай головой крутить и глазищами лупать! Луп-луп! Луп-луп! Как бешеная сова! А потом остроухов позвали и страшным таким голосом говорите: «Убе-е-ейте этого Нико! Убе-е-ейте его!» Он, бедный, еле ноги унес!

От этих слов сердце Кайоши словно превратилось в чугунный колокол, и мысли без конца ударяли в него, разнося гул по всему телу.

– Где сейчас господин Нико?!

– Откуда я знаю! – всхлипнул Осита и снова забился в угол. – Он в сад убежал. К-Каёси-танада, вы точно уже не сумасшедший? Можно, я пока уйду, а? Мне страшно.

– Позови кого-нибудь из остроухов, живо!

– Вы что, еще и слепой теперь? – возмутился мальчишка, сморкаясь в рукав. – Вон же один стоит возле двери, а второй за спиной у вас! Там еще двое снаружи.

И правда. Наемники вели себя так тихо, что Кайоши не сразу их заметил. Он не стал больше расспрашивать Оситу и отдал остроухам новый приказ: отыскать Нико и привести обратно в целости и сохранности. Наемников ничуть не смутило непостоянство господина. Двое тут же покинули комнату и побежали в сад, на ходу передавая слова Кайоши остальным.

– Там еще пришел какой-то страшный одноглазый мужик с кулем! – сообщил Осита немного погодя. – А у него в куле мальчик. Безногий! Они в другой комнате спят. Черный Дракон пока решил их не убивать. Просто усыпить велел. Каёси-танада, я от страха умру, если он опять вернется! Зачем вы его выпустили? Сегодня даже не чернодень!

Провидец не ответил. Он с трудом сохранял спокойствие в эти минуты. Происходящее выглядело так, словно легенда о Богах воплотилась в человеке и Змей решил уничтожить через Кайоши весь людской род. Не дать ему спастись в день затмения, убив Нико.

ТАКАЛАМ

ПУТЕВОЙ ДНЕВНИК

В воздухе со вчерашнего дня висит пыльный смог, и даже утренний дождь не избавил нас от этой неприятности. Мы сидим в тени дерева, ветви которого касаются моей макушки, и молчим. Карима лущит фасоль, а я слушаю, как семена ударяются о дно и стенки жестяного таза. Они кажутся почти живыми. Выпрыгивают из ложа и разлетаются в разные стороны, иногда мимо посудины, как неосторожные слова, которые стоило оставить при себе. Я предлагал помощь, но Карима обиделась на меня и велела вести записи.

Не понимаю, почему ее так расстраивает мое желание быть полезным. Пожалуй, это особенность всех безногих. Они с трепетом относятся к той работе, которую могут выполнять, и стараются делать ее сами. Наверное, своим предложением я как бы намекнул Кариме: «Ты ведь калека. Вдруг ты и это неспособна довести до ума». И вот почему я смотрю сейчас на фасолины под сосредоточенным взглядом Каримы и ругаю себя за слова, пролетевшие мимо сосуда молчания и упавшие в разговор. Я совсем не это имел в виду. Я лишь хотел позаботиться о ней.