Зенитчик-2

Огребший два наряда Ерофеев отходит в сторону, его место следующий красноармеец.

— Заряжай!

Кланц.

— Огонь!

Щелк.

— Разряжай!

На этот раз заряжающий ловит снаряд безукоризненно.

Задержавшись в парке, я возвращался в казарму. До построения на обед еще минут десять, и можно было не торопиться. Возле клуба стоит полуторка, водитель сидит на подножке, курит, наблюдая, как полковой киномеханик таскает внутрь тяжелые цилиндрические коробки. Кино, по сути, единственное развлечение, доступное в запасном полку красноармейцам и сержантам. Не удержавшись, интересуюсь.

— Что привез?

— «Трактористов».

— Опять?

Фильм о сельскохозяйственно-производственной жизни с демонстрацией тяжелых тракторов «Сталинец» и легких танков БТ лично мне уже надоел. Другим, думаю, тоже. Но кто-то неведомый выделяет полковому клубу одни и те же фильмы, а хочется чего-нибудь новенького.

— А ты что хотел?

Я быстро перебираю в памяти названия довоенных фильмов. Не то, не то, это тоже смотреть не хочется.

— А «Сердца четырех» есть?

— Какие сердца?

— Четырех. Неужели не слышал?

— Нет, — уходит в отказ киномеханик. — А что за фильм? Что-то из новенького?

Странно, очень странно. Я же точно помню, что комедия, где на фоне дачной жизни в образцовых советских граждан влюблялись идеальные советские девушки, был снят еще до войны. В общем-то, конечно, ничего особенного — обычная сталинская сказка. Но именно по этим сказкам будут потом судить о довоенной жизни советских граждан. Все ее трудности и страхи забудутся, а эти фильмы останутся. И еще, на таких сеансах можно посмеяться над немудренными шутками и комедийно-бытовыми ситуациями, полюбоваться красотой актрисы Серовой и поглазеть на молоденькую Целиковскую. Однако из сложившейся ситуации надо как-то выкручиваться.

— Да. Слышал, перед самой войной съемки закончили, а в прокат, видно, выпустить не успели.

Похоже, это действительно так. Выпускать такой фильм на экраны после начала войны я бы, наверное, тоже не стал.

— А из актрис кто снимался? — продолжает интересоваться механик, женский вопрос его тоже волнует.

— Серова и, вроде, Целиковская.

— Да-а, наверное, действительно хороший фильм.

Ну если оценивать по этому критерию, то и правда хороший. Однако надо же так проколоться.

— Ладно, таскай свои коробки.

— А помочь не хочешь?

— Нет, не хочу, у каждого свой груз.

Мне сегодня уже пришлось унитары потаскать, наломался. И я поспешил скрыться за углом, направляясь в казарму.

20 декабря мне дали увольнение в город с девяти до двадцати одного часа. Событие это было тем более неожиданным, что вечером я должен был заступить в караул, но заявившийся на вечернюю поверку «завмаг» неожиданно все переиграл. Вместо меня помначкара пошел Ивченко, а обычно предназначавшуюся ему увольнительную, Остапчук отдал мне. Эх, жаль, Ивченко стоял далеко от меня на правом фланге батареи и рожу его в этот момент я увидеть не мог, но, подозреваю, она была далеко не радостной. После того как была подана команда «Разойдись!», Ивченко бросил на меня неприязненный взгляд, как будто все произошедшее было моей инициативой, и подскочил к старшине. Полминуты от них исходило шипение рассерженных котов, слов было не разобрать, после чего они скрылись в каптерке. Сержант вышел быстро, минут через пять, видимо, старшина нашел аргументы для его успокоения. В мою сторону даже не глянул.

Неожиданно свалившаяся на мою голову увольнительная большой радости не доставила, да и идти в городе мне некуда и не к кому. Хотя от возможности покинуть стены военного городка и на несколько часов ощутить себя относительно свободным человеком откажется только полный дурак. А еще я ломал голову — к чему бы все это? Чернила, которыми было вписано мое имя, отличались от чернил гавриловской подписи. Значит, Остапчук имеет запас уже подписанных бланков, которым распоряжается сам. И что это значит? Старшина решил стравить меня с Ивченко? Но я ему дорогу вроде не перебегал. Или тут какие-то другие причины? Уснул, так и не придя ни к каким выводам.

Город встретил меня легким морозцем, скрипучим снегом, двухэтажными домами на центральных улицах, длинными утренними очередями спешащих отоварить карточки и угловатыми красно-кирпичными башнями кремля. Побродив по нагорной части города, наткнулся на небольшой рынок. За кирпич черного хлеба, после небольшого торга, отдал сто сорок рублей. Деньги у меня еще были, «лениных» достоинством три и десять червонцев брать с собой не рискнул. Прихватил с собой только червонцы и остаток «летунов» с «пехотинцами» и «шахтерами», всего чуть меньше двух тысяч. По военному времени сумма приличная, но не запредельная, а по меркам черного рынка так и совсем пустяки. Если даже и накроют, больших подозрений такие деньги вызвать не должны, авось отмажусь.