Зенитная цитадель. «Не тронь меня!»

К сожалению, Борис Казимирович Язвинский тоже ничего не знает о месте захоронения Мошенского.

Командира плавбатареи увезли на том же катере, что и тяжелораненых Середу и Лещева. Причем Михаилу Титовичу Лещеву помнится — как будто в бухту Песчаную. Против такого свидетельства два обстоятельства. Первое: Н. С. Середа был эвакуирован на эсминце «Безупречный» из Камышовой бухты, так как в ней находился полевой госпиталь. Второе: воспоминания плавбатарейца К. А. Румянцева о том, как посылали его с готовившегося к отходу эсминца в госпиталь бухты Камышовой за медицинской картой комиссара плавбатареи.

Но ведь могло случиться, что катер привез раненых и погибшего Мошенского в бухту Песчаную, а уже оттуда Середа и Лещев были переправлены в бухту Камышовую.

В 1978 году был я в командировке на Краснознаменном Тихоокеанском флоте и, конечно же, выкроил вечер для встречи с Борисом Казимировичем Язвинским. На окраине Владивостока нашел двухэтажный дом и во дворе его увидел высокого седого мужчину, гулявшего с внуком. Никогда бы не поверил, если б не знал, что этому бодрому человеку за шестьдесят!

Память у Бориса Казимировича превосходная. Задумается на миг и тут же вспоминает… Они были друзьями, Борис Язвинский и Николай Даньшин. Каким помнится Язвинскому из далекого далека его фронтовой друг?

«Конечно, очень молодым. Наши дети сейчас по возрасту старше… Но свойство молодости тех фронтовых лет — ранняя серьезность. Я помню Колю Даньшина необыкновенно ясно — будто только вчера мы расстались. Серьезный был. Я бы сказал даже — самоуглубленный. Мог долго о чем-то думать, молчать и вдруг неожиданно задать всего один вопрос… Очень обстоятельный был человек. Если за что-то брался, то всерьез, без спешки. Часто приходил ко мне на медпункт. Там мы вместе проявляли пленки, печатали фотокарточки. Любовь к фотографии от него осталась у меня на всю жизнь. В бою был смел, яростен, азартен. Прямо другим человеком становился. Мог сердито прикрикнуть на замешкавшегося зенитчика, а то и на весь расчет, но после боя не помнить, на что сердился… Его 37-миллиметровая батарея сбила наибольшее количество фашистских самолетов, она, если можно так выразиться, «давала всем плавбатарейским зенитчикам фору», прочно удерживала передовое место. Почему? Во-первых, очень слажены расчеты были. Во-вторых, повадки немецких летчиков, их тактику хорошо знали, чувствовали, в какой именно момент ударить и что атакующий летчик задумал. Ну, и оружие наше — 37-миллиметровые автоматы — прекрасное. Стригли немца, как машинкой, — наголо!»

Я слушал Бориса Казимировича, и словно оживали лежавшие на столе фотокарточки… Казалось, что Николай Михайлович Даньшин улыбался Язвинскому одними глазами: «Спасибо, дружище!» Сергей Яковлевич Мошенский был торжествен и строг: «Пусть я ничего не успел сказать в тот последний миг… Вы поняли меня правильно. Я приказал выстоять!»

Говорили об Иване Тягниверенко. Он Язвинскому хорошо запомнился. Богатырь. Наводчик носового 37-миллиметрового автомата. Ручищи большущие, каждый кулак — два обычных… Рукоять наводки крутил так яростно, что Николай Даньшин, его командир, на полном серьезе предупреждал: «Тягниверенко, поаккуратней! Не сломай автомат!» 27 июня, когда мы сошли на берег, Тягниверенко ушел с нашими ребятами на передовую… Так, говорите, жив? Выбрался из пекла невредимым?»

Я дополнял рассказ Бориса Казимировича фактами, мне известными по многолетнему поиску, отвечал на его вопросы…

Не совсем «невредимым» выбрался плавбатареец Иван Тягниверенко из Севастополя. В последних боях был ранен, вплавь добрался до катера-охотника, но катер был потоплен «юнкерсом», и Тягниверенко снова оказался в воде… Его подобрала шхуна-тральщик, которая с трудом достигла берегов, но не своих, а турецких…

Как и плавбатарейцев, приплывших в Синоп на буксире, их встретил наш военно-морской атташе в Турции капитан 2-го ранга Михайлов, отправил раненых, и в том числе Тягниверенко, на гидрографическом судне в Батуми.

После излечения в госпитале Тягниверенко был направлен в морскую пехоту. Сражался под Старой Руссой, Великими Луками, Невелем, дошел с боями до государственной границы… За боевые дела был награжден орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». В ноябре 1943 года вступил в партию. 6 февраля 1944 года морской пехотинец Тягниверенко был тяжело ранен и эвакуирован в тыл.

Инвалид II группы, он пришел в райком партии и сказал: «Я коммунист. Дайте такую работу, чтобы чувствовал, что воюю, помогаю фронту».

Работу такую Тягниверенко дали. Работал самозабвенно, вырос, считай, от рядового до заместителя начальника управления Херсоноблтопливо…

— Молодец… — улыбнулся Язвинский. — Жаль, что далековато Севастополь от Владивостока. Вот бы встретиться всем нам!

…Ночь плыла над Владивостоком. Светились тысячи окон. В воде отражались огни многих океанских судов, пришедших из далеких стран в нашу знаменитую бухту Золотой Рог. Горел огонь вечной памяти на набережной, у памятника морякам.