Зенитная цитадель. «Не тронь меня!»

«Родная! Только что получил твои три письма. Не могу передать тебе мою радость, вызванную рождением дочери! Как я счастлив!

…Ты должна вырастить ее достойной патриоткой нашей Родины. Она должна будет ненавидеть слово «фашисты» до глубины души. Это они, фашисты, виноваты, что и нашей дочери приходится с первых минут ощущать все варварство гитлеризма. Это они виноваты, что я не могу принять участие в воспитании дочурки. Как я их ненавижу! Я их, проклятых, уничтожаю. Постараюсь еще больше уничтожать, уничтожать так, чтобы вся оккупированная часть нашей Родины стала чиста от вшивой мерзости.

Я, кажется, фашистам задал много горя. Они нас хорошо знают и много раз пытались… (зачеркнуто военной цензурой. — Прим. авт.), но достигают только одного, что новые и новые чистокровные арийские собаки ныряют на дно Черного моря. Так будет и впредь. Мы их не просили приходить к нам с бомбами и разрушать наши дома, а непрошеных гостей вышибают.

У меня сегодня большой праздник. Я получил членский билет Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). И я теперь состою членом партии, в которой был Ленин. В скором времени, надеюсь, ты услышишь или узнаешь о наших делах, тем более когда приедешь домой. Узнаешь о нас легендарные слухи, которые нас смущают и в то же время радуют, радуют тем, что мы, оказывается, хорошо служим нашей любимой Родине.

…Ты не собирайся еще ехать домой. Поживи в Черчике, пока не кончится война. А война рано или поздно кончится нашей блестящей победой.

…Внес свою долю денег на строительство танковой колонны. Пусть и мои деньги посильнее бьют фашистов.

Целую тебя и дочурку крепко, крепко.

Твой Сергей. 12.2.42 г.».

Мошенский отложил ручку. Все вокруг было погружено в тишину и полумрак. Совсем по-домашнему тикали лежавшие на столе карманные часы. Стрелки показывали за полночь.

Мошенский не любил торопиться. Он во всем признавал основательность, даже в письмах. Иному, чтобы написать страничку, достаточно десяти-пятнадцати минут, а Мошенскому могло не хватить и часа.

Как жаль, что в письмах нельзя было писать о конкретных боевых делах батареи, о ее замечательных людях! Военная цензура строга: не положено, и точка.

Плавбатарею поставили в бухте Казачьей, на самом бойком месте. С потерей крымских аэродромов Херсонесский остался единственным. На нем базировалось несколько десятков наших самолетов — истребителей, бомбардировщиков, штурмовиков. Гитлеровцы делали все возможное, чтобы уничтожить аэродром, парализовать его деятельность.

Для защиты аэродрома самолетов не хватало: летчики делали по четыре-пять вылетов в день на прикрытие войск Севастопольского района, кроме того, поддерживали наши войска, высадившиеся на Керченском полуострове.

В небе происходили неравные бои. Зачастую каждый наш самолет дрался против двух-трех фашистских. В середине января в «Правде» был опубликован Указ Президиума Верховного Совета о присвоении звания Героя Советского Союза летчику морской авиации младшему лейтенанту Я. М. Иванову.

12 ноября 1941 года 23 вражеских самолета налетели на Севастополь. На отражение их с Херсонесского аэродрома вместе со своими товарищами вылетел комсомолец Яков Иванов. В бою над городом наш летчик таранил вражеский бомбардировщик, который взорвался на собственных бомбах. Иванов же благополучно посадил свой поврежденный самолет на аэродром.