Зенитные залпы

В сопровождении комбата Райнин пошел к ближайшему орудию. Здесь действовал расчет Громова. По команде сержанта бойцы построились в одну шеренгу. Полковник, приняв рапорт Громова, внимательным взглядом обвел зенитчиков. Словно запоминая их загорелые, обветренные молодые лица, спросил:

— Памятку «Три заповеди бойца ПВО» читали, знаете?

— Отлично владеть боевой техникой!

— Быть всегда наготове! — один за другим отозвались бойцы.

— Ну вот… А дальше? — повторив свои излюбленные словечки, сдвинул кустистые брови Райнин.

— Уничтожать врага в воздухе и на земле! — добавил молодой зенитчик.

— Правильно! — одобрительно кивнул головой полковник. — А если наземный противник появится? Вы готовы отразить его?

— Готовы, товарищ полковник! — произнесли бойцы.

— Учтите, западнее вашей батареи никаких зенитных подразделений нет. Вы стоите на очень важном рубеже.

Райнин обошел огневые позиции. Осмотрел окопы, траншеи, которыми были изрыты подступы к батарее.

— Правильно, лейтенант! И окопы, и трашеи, и ходы сообщения — все это нужно. — Брови Райнина то приподнимались, то опускались, и глаза щурились. Он продолжал: — Но главное — великая вера в свое превосходство над врагом. Ведь не зря говорят, что сначала врага побеждает мысль, а затем решительные действия боевым оружием.

— Понимаю, товарищ полковник, — вырвалось у Черного.

— Мы стреляем по самолетам, — заговорил вновь Райнин. — А вдруг танки?

— Что ж, ударим по танкам. Но с места не сойдем! — Слова, сказанные Черным, прозвучали как клятва.

— Волга… Отступать нам некуда, — тихо заметил полковник. — И приказ фронта требует: стоять насмерть.

Полковник Райнин уехал. Черный смотрел вслед удаляющейся машине. Смотрел на тихую степь…

* * *

После налетов вражеской авиации в июле и в первых числах августа в небе над Волгой наступило затишье. Однако отдельные воздушные разведчики не прекращали своих полетов. Такие самолеты не раз пытались прорваться к Сталинграду с утра 23 августа.

Прогремели орудийные выстрелы над Гумраком, станцией Садовая. Затем заговорили батареи, находившиеся под Ерзовкой. Несколько залпов дала пятая батарея и умолкла, но бойцы ни на шаг не отходили от орудий. Не отлучался с КП и комбат Семен Черный.

Но вот зенитчики уловили еле слышный гул. С КП дивизиона сообщили, что к Басаргино и Воропоново приближаются группы бомбардировщиков. Черный, не отрывая глаз, всматривался в небо, в раскинувшуюся к западу широкую степь. И увидел он поразительную картину. В степи, над которой пролетали самолеты, разливалось море огня. Полыхали неубранные хлеба, горели густая щетина типчака и полыни, кустарник. Это фашистские самолеты сбросили зажигательную смесь, вызвав степные пожары.

Черный окинул взглядом орудия, вокруг которых стояли наготове бойцы, и стал всматриваться в небосвод. Из армады «юнкерсов» около двадцати самолетов пересекли рубеж Татарского вала и направились к Латошинке, Орудия батареи открыли огонь. Три вражеских самолета ринулись на пятую батарею.

— По ведущему, огонь! — скомандовал Черный, переведя стрельбу по пикировщикам. После первого залпа ведущий «юнкерс», не выходя из пикирования, врезался в землю.

Часть вражеских самолетов атаковала зенитные батареи, а большинство стервятников отчаянно рвалось к. городу. Путь им преградила стена зенитного огня, его вели сотни орудий. Канонада потрясала воздух. Ухали бомбы, вспарывая землю.

Посмотрев в сторону Орловки, Черный заметил далеко за селом поднимающиеся валы густого серого тумана, не похожего на дым горящей степной травы. С каждой минутой нарастал гул, который, казалось, катился по степи, содрогая землю. Лейтенант поднес к глазам бинокль: танки! Двигались они лавиной. «Значит, фашисты форсировали Дон, рвутся к Сталинграду, — с тревогой думал командир батареи. — Трудно будет — ни пехоты, ни противотанковой артиллерии поблизости нет. Что ж, встретим врага мы, зенитчики…» Доложил командиру дивизиона о противнике.

— Приготовиться к отражению танков! — прозвучал на огневой позиции твердый голос лейтенанта Черного.

— Готовь тепереча бронебойные! — деловито сказал Петухов трубочным, а сам, поплевав на широкие ладони, расправил плечи, как обычно делал перед началом боя.

Командир орудия, невысокий, кряжистый, со шрамом на лице, сержант Чаусовский давал напутствия бойцам расчета и в заключение наставительно произнес:

— Не робеть, друзья. Смелости побольше!

— Да мы-то не из робкого десятка! — отозвался заряжающий Константин Сибиряк, мускулистый и плотный боец родом с Енисея.

— Оно, конечно, но ведь танки… — проговорил наводчик Юрий Хальфин, расторопный, подвижный, хорошо

-знающий свое дело зенитчик. Проворно вращая рукоятки маховиков, он быстро опускал ствол книзу и разворачивал на запад.

У Юрия Хальфина — суровое, настороженное лицо. Но не было заметно на нем ни страха, ни отчаяния, хотя боец понимал, что поединок с танками будет тяжелым. Такие же решительные, мужественные лица у Свирида Петухова, Кости Сибиряка…

Густые валы пыли накатывались с запада. Усиливался гул, превращаясь в скрежет. Черного охватило волнение: «Устоим ли?» — подумал он.