Зенитные залпы

— Все потому, что фашистские самолеты разгуливают привольно, — донесся из угла палаты хрипловатый басок.

— Как это привольно? — возмутился Даховник. — А сколько их под Москвой пристукнули, да и на других участках фронта?

— Но ваш-то эшелон подковырнули и показали хвосты, — послышался тот же хрипловатый голос. — Так что, старшой, помолчи, коль ты зенитчик!

Новицкий криво улыбнулся, а у Даховника вздрогнули скулы, сверкнули сердитыми искорками глаза:

— Так что ж, по-твоему, зенитчики зря хлеб едят? — зло выдохнул он. — По-твоему, зенитчиков на мусор? А?

Обладатель баска молчал. А сосед его по койке с ядовитой усмешкой взглянул на него:

— На пень наскочил, дружок! Лучше смотри под ноги!

— Просто не туда гнет парень, — с сердцем вымолвил Даховник.

— Ладно уж, оставь его, Лука, да успокойся, — примирительно сказал Новицкий. — Скажи лучше, сколько тебе придется здесь пролежать?

— Кто его знает. Хочется скорее выписаться да на огневую. Эх, а я не спросил, где же вас искать?

— Мы стоим в Сталинграде, в Спартановке.

— Вот оно что! Давно прибыли?

— Недели три назад. Раньше не мог навестить. Оборудованием огневой занимались. Сам понимаешь — дел по горло.

В палату вошла сестра. Стройная, с миловидным личиком и каштановыми волосами, завитушками спадающими на плечи. Вопросительно посмотрела она на гостя. «Долго еще будете?» — прочитал Новицкий в ее взгляде.

Но она сказала другое:

— Больному отдыхать пора.

— Режим или забота? — уточнил у сестры Новицкий,

— И первое и второе.

Гость мгновенно встал с табуретки, лихо щелкнул каблуками, представился.

— Я по-военному не умею, — промолвила девушка, подавая руку. — Елена Земцова!

— На Волге родилась, выросла, — пояснил Даховник. — А теперь вот видишь, хлопочет здесь с утра до вечера. Со всем справляется. Золотые у нее руки.

— Так уж и золотые… — в глазах Лены заиграла лукавинка. — Примите лекарство, больной. Пора уже! — поднесла она микстуру и вышла из палаты.

— Боевая сестричка, — заметил Новицкий.

— А говорливая! О Волге станет рассказывать — заслушаешься.

Распрощались друзья с надеждой встретиться на огневой позиции.

«Значит, наш дивизион на Волге. Как бы быстрее попасть в свою батарею», — думал Даховник, истосковавшийся по друзьям, по зенитному делу. А время летело быстро. Отступили зимние морозы. Потемнели снега, обласканные солнцем. Балки и буераки наполнились талыми водами.

После того как побывал Новицкий, в госпиталь Даховнику стали часто приходить письма из дивизиона. Лука с большой радостью читал весточки от боевых товарищей. Чаще всех писал Новицкий. Лука в ответ Хлеборобу сообщал: «Можешь поздравить — сняли гипс». А через некоторое время Даховник сообщал другу: «Сдал костыли. Шагаю уверенно. Даже в госпитальный сад пускают прогуляться…»

Вскоре Даховника не стали ограничивать в прогулках по саду. Первый весенний месяц март был на исходе. Теплый воздух был наполнен ароматом ранних цветов. В газетах, которые жадно перечитывал Лука, много писалось о подвигах фронтовиков, беззаветно отстаивавших родную землю. Даховник только и думал о том, как бы скорее очутиться в строю боевого подразделения. Просил выписать из госпиталя, но отпускать его отсюда не торопились.

…Беспокойство Даховника о своем друге было неслучайным. Он понимал, что на батарее Новицкого нынче напряженная обстановка. Так оно было и на самом деле.

— Первое готово! — без промедления доложил сержант Алексей Данько.

А вслед за этим:

— Второе готово!

— Четвертое готово!

Сдвинув густые широкие брови, комбат Новицкий наблюдал, как собираются бойцы по тревоге* Посматривал на секундомер.

Один за другим вновь прозвучали доклады!

— Дальномерное готово!

— Приборное готово!

Лейтенант Акопджанов, подавший своему взводу сигнал «По местам», был доволен, что подчиненные без промедления выполнили команду. «Не зря тренировал их с утра до вечера», — подумал он, чувствуя удовлетворение от того, что внес свою лепту в сколачивание взвода.

Не поступило доклада о готовности от третьего расчета. У орудия отсутствовал установщик трубки. Командир — младший сержант Андрей Кулик — переминался с ноги на ногу, нервничал:

— Где Ласточкин? — глухо крикнул он. — Трисбаев, поищите его да поживее!

Часа два назад Степан Ласточкин ушел в землянку. Написал письмо родным. Затем прилег и уснул мертвецким сном. Сигнала тревоги не слышал. Когда же с шумом вбежал боец Трисбаев и дернул Степана за руку, тот вскочил, как ужаленный, и полетел к орудию.

— Третье готово! — наконец послышался охрипший, словно простуженный, голос Андрея Кулика.

— Эх, Андрий, Андрий… — угрюмо кивал головой стоявший в орудийном окопе немолодой боец, батарейный повар Матвей Петрович Кулик. Когда прозвучал сигнал тревоги, он сразу свернул кухонные дела, прибежал к третьему орудию, заняв место у ниши со снарядами. Откроет батарея огонь — потребуется и его помощь. Матвея Петровича одолевала досада, и он всем своим видом выражал недовольство тем, что сплоховал расчет однофамильца и земляка Андрея.

Такой сбор по тревоге не радовал Новицкого. Он еще ближе сдвинул брови к переносице, сильнее сощурил глаза и гулко скомандовал: